17 потерянных - Нова Сума (2018)

Через какое-то время до нее наконец дошло, что ей лучше уйти. Дверь захлопнулась, и Джеми приблизился ко мне, словно мы остались одни, но это было не так. Теперь со мной невозможно остаться наедине, потому что рядом всегда кто-то присутствует. Он подошел совсем близко, я сделала несколько шагов назад, и вот тут, думаю, до него начало что-то доходить.

— Разве ты не видела меня внизу? — спросил он.

— Ага, — призналась я, не в силах увильнуть от ответа теперь, когда видения начали множиться и девушек было уже три.

— Значит, ты меня избегаешь?

Я пожала плечами. Вернее, почувствовала, что мои плечи приподнимаются, и я не сделала ничего, чтобы предотвратить это.

— Что на тебя нашло? — сказал он, сразу приступив к делу. — Ты запала на кого-то еще? Кто он?

— Ни на кого я не западала. Дело не в этом.

— А в чем? — Я поняла, что мы «выясняем отношения» и что мне сегодня этого не избежать.

Он снова отошел к раковинам и скрестил руки на худой груди; его густые темные волосы падали на один глаз. Он не стал убирать их.

Мне не хотелось позволять себе смотреть на него — как будто я лишила себя этого права — и потому опустила взгляд и стала усиленно думать над тем, что бы ему ответить. Посреди плиточного пола имелся водосток, которого я прежде не замечала, и я зацепилась за него взглядом. Значит, вот как Натали вошла сюда? А потом вышла? Могут ли девушки передвигаться по школьным канализационным трубам? Могут ли они быть во многих местах одновременно и найти меня, где бы я ни была, неважно, хочу я этого или нет?

— Лорен, — сказал Джеми. — Ты должна мне признаться. Сама знаешь. Просто скажи. Я выдержу.

Он был прав: я обязана все объяснить ему. Между нами существовало нечто большее, чем просто физическая близость, и потому все было весьма серьезно. А серьезность означает крушение стен между людьми, а с крушением приходит откровенность, а с ней — единство и страх. Мы с ним делали вещи, которых никогда не делали с кем-либо еще — по крайней мере, так утверждал он, а я знаю, что говорила правду, — и делились секретами «после», лежа в постели под одеялом у него или у меня, и никого больше в доме не было.

Он рассказал мне, как отец бил его до того самого дня, когда он ударил его в ответ, удачно выбрал цель и разбил ему губу до крови; тогда ему было тринадцать. Я рассказала, что мой отец пропал, когда мне было три года, и мы довольно долго думали, что он живет в Техасе, в приюте для бездомных, но, когда мы туда позвонили, чтобы поговорить с ним, он не подошел к телефону. Джеми рассказал, что иногда подумывал о самоубийстве, начитавшись Камю. Я рассказала, что сама о самоубийстве никогда не думала, но знаю, что это делала моя мама еще до моего рождения, и понимание того, что я заставляю ее жить и делаю счастливой, стало причиной моего страха собственной смерти — я боялась ее больше, чем чего-либо еще. Мы с Джеми рассказали друг другу очень многое. Думаю, если ты заходишь с кем-нибудь так далеко, если впускаешь человека в себя во всех смыслах этого слова, то обязана объяснить, почему больше не хочешь его видеть. И ты сама должна знать, почему это так.

Я не знала, но объяснить попыталась.

— Все дело во мне. Я — это я и в то же время не я. Ты знаешь меня не всю. И я не могу сказать тебе, что это значит. Есть вещи… Есть люди. — У меня появилось неясное чувство, будто я слишком уж разболталась. Это правда, что Джеми знает обо мне очень много, но не всё. Я никогда не рассказывала ему о Фионе Берк, убежавшей из дома бог знает сколько лет тому назад. И теперь мне легко оттого, что я не сделала этого. Она не хотела бы, чтобы он знал.

— Подожди, значит, ты говоришь, что я не знаю тебя? Ты серьезно? — Он не услышал того, что я сказала.

— Когда-то знал. Но больше не знаешь.

— Ты говоришь что-то бессмысленное.