Кружево-2 - Ширли Конран (1994)

Ей казалось, что она смотрит на эту сцену издалека, будто с крыши часовни семнадцатого века. Все присутствующие, в том числе и она сама, представлялись ей крошечными, не больше кукол, в которых не так давно играла София. Когда священник произнес «пепел пеплу, пыль пыли», Пэйган задумалась, по какой иронической закономерности трава на кладбищах всегда такая сочная и зеленая?

Рядом София безмолвно плакала, закрыв лицо огромным отцовским платком.

– Прости меня, мама, но я не могу остановиться.

– Ничего, милая, отец бы тебя за это не осудил.

«А почему я сама не плачу?» – подумала Пэйган. Она заморгала глазами, пытаясь вызвать слезы, но слез не было. «Я должна плакать, – размышляла она. – Я потеряла единственного мужчину, который меня любил». Она стала вспоминать самые счастливые моменты, которые пережили они с Кристофером, но слезы не шли. Люди, смертельно раненные на поле боя, часто не чувствуют боли. Точно так же некоторые вдовы кажутся на удивление собранными, почти бесчувственными, только потому, что шок стал для них своего рода анестезией.

Неожиданно особо сильный порыв ветра вывернул зонтик и сорвал вуаль со шляпы Пэйган. «Какое злобное деяние со стороны Бога, – подумала она, – забрать Кристофера до того, как он закончил свою работу. И как только Бог мог так поступить со мной? Как он посмел? Я делала все от меня зависящее. Это несправедливо. Я не смогу примириться с этим. Да и с какой стати я должна мириться со столь откровенной подлостью? Я делала так много добра (Ну, во всяком случае, не делала зла… По крайней мере, меньше, чем другие). Чего еще Он хотел? Почему Он избрал меня своей жертвой?»

Когда церемония закончилась, Пэйган поднялась на свой любимый холм. Ее старая овчарка Бастер Второй скулил рядом, словно от сильной боли. Пэйган присела на мокрую деревянную скамью и вспомнила темный силуэт Кристофера, четко отпечатавшийся на фоне хмурого неба, когда он сидел на этой скамье во время их первой встречи. Неожиданно она вдруг почувствовала себя совсем незащищенной, как большой ребенок. Но не было ни боли, ни сожаления, ни отчаяния – ничего. Ее тело онемело. В уме роилась туча беспорядочных мыслей, они разлетались по всем направлениям, как стая запаниковавших птиц.

Непонятно, в связи с чем она вспомнила вдруг узловатые пальцы мужа, его круглую лысину и так раздражавшую Пэйган когда-то привычку громко жевать его любимые мятные лепешки. «Как посмел Кристофер оставить меня одну?» – возмутилась Пэйган и тут же испугалась своих собственных мыслей. И ей показалось, что она идет по бесконечно длинному черному туннелю – по беспросветному пространству отчаяния.

В течение следующих нескольких недель, когда ей приходилось встречаться с юристами, управляющими и поверенными в делах мужа, леди Свонн испытывала полную безучастность к происходящему. Потом она стала все забывать. Секретарь Кристофера тактично взял на себя организацию поминальной службы в церкви Святого Бартоломея в Смитфилде, после того как обнаружил, что вдова забыла позвать большую часть близких друзей мужа.

Каждое утро Пэйган с надеждой прислушивалась к тому, как опускают в почтовый ящик корреспонденцию. «Это неправда, этого не могло случиться на самом деле, – упорно повторяла она про себя. – Бог не мог так меня обидеть. Я же ничем этого не заслужила. Все это дурной сон, а Кристофер, должно быть, в эту самую минуту бреется в ванной».

– Как бы я хотела не чувствовать себя все время такой утомленной, – жаловалась она Софии. – И еще хорошо бы, чтобы в нашем доме не было так холодно.

Двумя днями позже, вернувшись из школы, София увидела, как ее мать – смертельно бледная, но с сухими глазами – роет яму посреди их роскошного сада. Рядом лежало бездыханное тело Бастера.

– Я забыла поводок, а глупая псина погналась за кошкой – прямо под мотоцикл. Только Бог ведает, чем мы заслужили две такие смерти за один месяц. Но дни Бастера и так уже были сочтены, ему ведь исполнилось двадцать.