Кружево-2 - Ширли Конран (1994)

– Абдулла, не дури. Я же пошутила. Естественно, я поставлю все деньги на твою лошадь.

Как только жокей вскочил на Ре ал Леил, она сбросила его на опилки. В то время как остальные лошади спокойной рысцой выходили на старт, Ре ал Леил неслась галопом, вся в пене, и ноздри ее широко раздувались. Потом вдруг встала на дыбы, вновь сбросила жокея на землю, и в результате начало скачек было задержано на целых десять минут.

Когда наконец скачки стартовали, Ре ал Леил тут же оказалась первой от конца, и расстояние между нею и остальными лошадьми все увеличивалось.

– Где ты нашел эту кобылу? – спросила у Абдуллы Пэйган, глядя, как Золотая Гондола уверенно выходит на первое место.

– В Кентукки, – весело ответил Абдулла. В конце первой двухсотметровки Ре ал Леил была последней. На третьей она шла уже в середине группы, причем с невероятной скоростью. На последней Золотая Гондола шла уже третьей, а Ре ал Леил рванула вперед и в результате пришла к финишу на полкорпуса раньше лошади, идущей следом.

– Я рада, что не поставила на фаворитку, она сегодня многих разорила, – смеясь, говорила Пэйган, когда они вместе с Абдуллой пошли поздравить победительницу. – Будь она настоящей золотой гондолой, она вряд ли смогла бы двигаться медленнее.

– Почти у всех нынешних гондол есть моторы.

– Как это неромантично. Неужели в Венеции не осталось золотых гондол?

– Остались. Ты никогда не бывала в Венеции, Пэйган?

– Нет, – ответила Пэйган. – А каковы твои ставки на следующий забег? О! Посмотри! Вот идет королева-мать. – Пэйган, в ее узкой розовой юбке, с трудом сделала реверанс.

Они медленно шли по направлению к тому месту, где конюхи готовили лошадей к отправке домой. Там стояла и Ре ал Леил, с которой снимали нарядное седло. Абдулла, похлопав лошадь по крутым, оливкового цвета бокам, протянул ей морковку.

– Его Величество наверху, – сообщил Пэйган старый слуга, проводив ее к черной лестнице. Женщинам было разрешено проходить только в определенные места клуба и строжайше запрещалось пользоваться парадным входом.

В гостиной на стенах были развешаны картины в золотых рамах. Пожилые официантки неспешно переходили от стола к столу.

– Я вижу, ничего не изменилось, – заметила Пэйган.

– Действительно, все осталось по-прежнему. И еда такая же скверная, – ответил Абдулла. Он дружелюбно кивнул министру обороны, проходящему мимо их столика. Та часть натуры Абдуллы, которая прошла школу Итона и Сандхерста, любила спортивные состязания и уважала традиции, великолепно чувствовала себя в этом клубе. Та же часть, в которой он ощущал себя истинным арабом, ненавидела атмосферу царства привилегий и предрассудков, разлитую в этих сумрачных комнатах, где собирались судьи, дипломаты, политики, священники, где они пили шампанское из серебряных кубков, развалясь в старых кожаных креслах.

Еще в раннюю пору своего знакомства, когда Пэйган и Абдулла ужинали в клубе, они осознали, что единственный способ здесь прилично поесть – это заказывать те продукты, которые привозили из личных имений членов клуба, то есть речную рыбу и дичь, а также всевозможные овощи, в том числе овсяный корень и критмум морской.

Абдулла краешком глаза следил, как Пэйган кладет кусочек подтаявшего масла на зеленую спаржу, потом отправляет в рот кусочки семги, заедая их молодым картофелем, бобами и огуречным салатом.

Потом принесли малину. Абдулла брал каждую ягодку двумя пальцами и аккуратно отправлял их в рот, одну за одной.

«Интересно, почему у такого резкого человека такой нежный рот?» – думала Пэйган, наблюдая за ним. Его губы чем-то напомнили ей нос Ре ал Леил. Пэйган почувствовала возбуждение флирта. С самой первой секунды их совместной трапезы она непрерывно ощущала на себе пристальный взгляд его карих глаз.

Когда официантка убрала серебряные чашечки с малиной, их руки оказались почти рядом друг с другом на белой скатерти. Абдулла легко положил пальцы на ладонь Пэйган.