Девочка на шаре - Марина Друбецкая, Ольга Шумяцкая (2012)

Они венчались назавтра, в маленькой церковке, недавно выстроенной Ожогиным в одном из укромных уголков «Нового Парадиза».

Коробки с «Фантомом…», которые Ленни привезла с собой, были поставлены в ротонде — ее бывшей монтажной, — да так и стояли под столом, ожидая, когда ими распорядятся. Несколько раз Ожогин предлагал Ленни устроить просмотр, но она отмахивалась:

— Потом, потом.

— Но покажи хоть мне!

— Тоже потом. Как-нибудь.

Ожогин не настаивал. Когда захочет — покажет, и они вместе решат, что делать с фильмой. Ленни же испытывала к собственному произведению странное чувство недоумения и отчуждения. Он, фильм, пугал ее. Сказать по правде, она не знала, как к нему относиться. Реакция киношников и друзей-художников на московском просмотре выбила ее из колеи. Если ничего не поняли люди, которые должны были все понять, то что говорить о публике? А может быть, это она ничего не понимает и на экране действительно — сумбур, хаос? Но месье Гайар с его восторгами… Ленни не знала, кого слушать и слушать ли вообще хоть кого-то, перестала доверять себе и, не в силах утихомирить ветры, бушующие в ней самой, решила, что ветры, запечатленные на пленку, пусть пока полежат в тишине. Сама же плескалась в своей любви. Понимание Ожогиным ее смутного состояния, его деликатная поддержка и молчание успокаивали ее.

Днем она ездила с ним на студию. Смотрела, как снимают другие. Невнятные пока идеи следующего фильма уже бродили у нее в голове, но она не торопилась, давая им свободу вызревания. Она вообще в это лето никуда не торопилась, что было так несвойственно для ее летучей натуры. Все время прислушивалась к себе и находила внутри себя нежный отклик на свои потаенные мысли. Иногда ей казалось, что она слышит два сплетающихся детских голоса, тогда она улыбалась, и улыбка долго колебалась на ее лице. Лето бабочкой порхало вокруг нее. Было безоблачно и тихо. Как-то на студии Ленни услышала разговор о Зарецкой, о том, что та спешно продала свой пай и, кажется, навсегда уехала за границу, и вечером вдруг спросила Ожогина:

— Ты любил Нину Петровну?

— Нет!!! — выкрикнул он.

Ленни сжала его руку: он не на шутку испугался, что она может засомневаться в его преданности. А если бы даже и любил… С недавних пор для нее существовало только «сейчас», прошлое не имело значения. В другой раз, когда она, смеясь, взахлеб рассказывала о том, что творится на съемочной площадке Кторова — «Ты не представляешь, он ездит на велосипеде с одним колесом! Он правда удивительный! Мне предлагал проехаться, но я, конечно, отказалась. А в другой раз, месяцев через пять, непременно», — то увидела, как напряглось лицо Ожогина.

— Что с тобой, Сашенька? — спросила она, оборвав себя.

— У тебя же был с ним роман. До меня? — сказал он странно-равнодушным голосом, глядя в сторону.

— Роман? С Кторовым? С чего ты взял? — удивилась она.

Он стремительно повернулся к ней, и на лице его возникло то беспомощное, трогательное и податливое выражение, какое бывает у очень близоруких людей, когда они снимают очки и которое она запомнила со времен их первой ялтинской встречи на приеме у Кторова.

— Так не было? Не было? Померещилось? — быстро говорил он, целуя ей руки. Хотел спросить о Эйсбаре. Но не стал.