Гобелен - Фиона Макинтош (2015)

– До встречи с вами я никогда не теряла контроль над собой от близости мужчины, – произнесла Джейн, подведя итог всем своим колебаниям.

Именно этой фразы и ждал Джулиус Саквилль – ибо не успели смолкнуть последние звуки, как он потянулся к подбородку Джейн.

– Мне необходимо вновь отведать ваших губ, Джейн. Знаете, в дилижансе я чуть с ума не сошел. Что за пытка – сидеть в такой близости от вас, думать только о вас – и слушать глупую болтовню пассажиров!

Почему эта возмущенная тирада прозвучала как любовное признание? Почему любовные признания и клятвы Уилла никогда не имели на Джейн подобного воздействия? Почему рядом с Уиллом Джейн постоянно мучили противоречия, а здесь, в убогом приюте дровосеков, с почти чужим мужчиной, ее охватила нежность – и непреодолимое желание принадлежать ему, любить его?

– Там, в дилижансе, вы были словно вожделенное пламя очага, – призналась Джейн. – Я жажду вашего тепла. Я не выдержу, если не получу его.

О, как медленно и нежно он взял в ладони ее лицо! Именно ее лицо, а не лицо Уинифред. Это глаза Джейн упивались видом Джулиуса, это рот Джейн тянулся к его рту, это руки Джейн охватили его шею, чтобы наконец сблизились губы для глубокого, поначалу осторожного поцелуя. Но, стоило устам отведать друг друга, осторожность исчезла, языки горячо соприкоснулись, а руки Джулиуса стали развязывать тесемки корсажа Джейн.

Джулиус целовал ее шею, уши, веки… каждый дюйм кожи, не прикрытый одеждой. Было ясно, что на этом он не намерен останавливаться.

– О моя любовь, – шептал Джулиус. – Я уж думал, ледяная корка, что покрыла мне сердце, никогда не растает!

«Джейн, ради всего святого!»

Упрек донесся издалека, словно приглушенный расстоянием вопль, но «хозяйку» удалось «задвинуть», ибо в эту минуту Джейн владела ее телом, страсть Джейн рвалась наружу, а Уинифред не осталось места.

Они опустились на пол, и Джулиус расшнуровал оставшиеся тесемки, освободив Джейн от «сбруи». Джейн была рада, что он такой ловкий, – сама она возилась бы слишком долго, ибо пальцы ее дрожали. Внезапно рухнул барьер меж ними, и Джейн ощутила напор требовательной, сильной плоти, и разум ее помутился. Она принадлежала Джулиусу. Джулиус принадлежал ей. Их близость была предрешена судьбой, и они со сладким стоном отдались страсти, столь долго тлевшей меж ними во время утомительного пути. Единственный возможный свидетель крепко спал. «Никто не узнает, – повторяла про себя Джейн, запуская пальцы в волосы Джулиуса, отбивая бедрами бешеный ритм по твердому земляному полу. – Никто не узнает».

По телу Джулиуса прошла долгая сладкая судорога, и Джейн открыла глаза, чтобы увидеть и запомнить миг его оргазма. Черты милого лица не исказились (Джейн этого ужасно не любила); наоборот – на губах появилась улыбка, знаменующая облегчение, притом не только на физиологическом уровне. Джейн поняла: их безрассудство неким образом изменило Джулиуса. Он пережил эмоциональное освобождение, простился с тенью жены, что преследовала его подобно призраку, вернулся в мир, полный радостей и удовольствий.

Джейн забыла о потребностях собственной плоти, привлекла Джулиуса еще ближе к себе, встретила губами его губы.

– Прости меня, – простонал он, впервые за все время проявив слабость, и отстранился.

Джейн почувствовала себя, как умирающий от жажды путник, которому протянули было кувшин с водой – и сразу же забрали. Джулиус помог ей подняться на ноги, несколько долгих мгновений молча удерживал возле себя. Никогда еще ни один мужчина не проявлял больше восторга по отношению к Джейн, чем проявил Джулиус этим объятием; по крайней мере, ей так казалось.

– Прости меня, – снова взмолился Джулиус.

Она отстранилась и шепнула:

– Ты прощен.