От ненависти до любви - Валентина Мельникова (2010)

…Ну, кто же ходит на медведя с берданкой 32-го калибра! С ней только на белок охотиться. Местные охотники стараются вообще не задевать медведя, он для них – тотемное животное. Если случайно и убивают, то устраивают целый ритуал с песнопениями и танцами вокруг головы и все валят на безбашенных русских…

Выше на холме лежал полуразвалившийся ящик, срубленный из бревен лиственницы. Только увидев прислоненные рядом к дереву полусгнившие лыжи, выступавший из-под моха остов волокуши, на которой охотники когда-то перетаскивали до зимовий нехитрый скарб, и висевшие над лыжами остатки шаманского бубна, я поняла, что это не простой сруб.

Коренные жители этих мест, по обычаю предков, не закапывают умершего шамана, а заворачивают в шкуры и кладут с ружьем в деревянный саркофаг, который устанавливают на том самом месте, где когда-то камлал шаман и где обитает дух – хозяин священной горы. Рядом оставляли его вещи, развешивали на дереве одежду и шаманские атрибуты, которые должны понадобиться в иной жизни и не должны оставаться там, где жил шаман.

Подавив отвращение, я бросила взгляд на бренные останки. Значит, медведь достал шамана после смерти? Вдруг появилось чувство, что я нахожусь у входа в потусторонний мир и пытаюсь заглянуть в замочную скважину.

– Ко-ко-ко-ко… – по-куриному закричала впереди глухарка. Я вздрогнула от неожиданности.

Подул ветер и снова принес дождь. Я ускорила шаг. Одна-единственная мысль билась в голове: скорее, скорее вырваться из жутких камней и бурелома. Тайга вокруг скрипела, кряхтела, стонала. Чтобы уберечь глаза, я прикрывала лицо от веток прикладом, выставленным вперед, как щит.

Провалившись в один ручей по колено, в другой – по пояс, я полезла напролом, проклиная и дождь, и ветер, и тайгу, и свою работу. Склон не кончался. Судя по времени, я прошла не меньше десятка километров. Но где же проклятый Хан-Таштык? Разумом я понимала: на этой горе невозможно заблудиться, но на меня все чаще накатывала паника.

Быстро и неотвратимо сгущались сумерки. Вдруг я увидела следы на узкой, в лужах тропе. Она проявилась у меня под ногами, как по заказу. Было похоже, что прошли люди, но в какую сторону? Ямки следов на глазах заливало водой. Я подула на пальцы. Они совсем закоченели под холодным дождем. Слегка отогрев их таким способом, я выстрелила из карабина. Ответом был все усиливающийся свист ветра.

Я огляделась. Придется ночевать в тайге. Надо подыскать подходящее дерево с густой кроной, чтобы устроить под ним ночлег. Но что это? Прямо возле ног я разглядела знакомую лесину с обломанными сучьями, а чуть дальше темнел огромный пень… Бог мой, все это время я ходила по кругу, и счастливо обретенная тропа вновь вывела меня к лабазу! Я выругалась сквозь зубы. Черт! Это были мои собственные следы!

Делать нечего – лабаз так лабаз. Мне очень не хотелось забираться в него, тем более что из-за щелей в крыше и стенах он продувался насквозь. Но я вспомнила о запасах бересты и по той же лесине вскарабкалась наверх. Растолкала куски бересты, приготовилась спрыгнуть вниз. Хотелось скорее разжечь костер, согреться, но тут какая-то сила заставила меня посмотреть в ту сторону, откуда я только что пришла. Сначала мне показалось, что упал туман. Белесый, тонкий, как кисея, он струился над землей, затягивая пространство вокруг лабаза. Я не успела удивиться, как вдруг заметила странную фигуру: старик с длинной седой бородой, в мохнатой шапке с рогами и в развевающихся одеждах двигался сквозь туман среди редких елок и камней. Даже не двигался, а словно плыл по молочному морю. Да вдобавок еще махал рукой, будто приглашал подойти.