Кружево - Ширли Конран (1993)

— Отец сменил пластинку. Теперь он мне с удовольствием помогает. Вчера вечером мы кое-что прикинули, и, по-моему, он был удивлен тем, что я оказался таким деловым — только благодаря тебе, разумеется… Так вот, он говорит, что крайне важно делать только какое-то ограниченное число изделий каждого фасона и брать лишь столько заказов, сколько я реально могу выполнить, не больше. А тем, кто опоздал, я, по его мнению, должен говорить, что уже загружен заказами надолго вперед. А главное, это и на самом деле так! Надевай свой костюм. Я тебя приглашаю в «Ритц» на бокал шампанского!

— А нет ли какого-нибудь другого, лучшего способа отказывать? — медленно проговорила Джуди, влезая в бледно-голубой шелковый костюм, годящийся на все времена года, единственный ее приличный туалет. — Такого, который не приводил бы покупателей в отчаяние, но в следующий раз побуждал бы их поторапливаться с заказами? Почему бы тебе, например, не преподнести пару костюмов каким-нибудь знаменитостям с условием всем говорить, что они просто убиты тем, что им разрешили заказать всего только две вещи? — Она застегнула «молнию». — Тогда твоя коллекция станет казаться более избранной, труднодоступной. Не скрывай того, что не можешь финансировать такой объем заказов, а кричи об этом, выставляй это напоказ.

— Но я не знаком ни с одной знаменитостью. И я не могу себе позволить раздаривать костюмы. Не для того я вкалывал как раб много лет, чтобы делать подарки незнакомым людям.

Джуди быстро застегнула пуговицы жакетки и прицепила высокий золоченый жесткий воротник.

— За известность надо что-то платить, Ги. Европейцы этого вечно не понимают! Никто не станет за просто так плясать под твою дудку. Черт возьми, жаль, что ты не можешь взять меня на полную ставку!

— Как только я смогу это сделать, я тебя возьму, mon chou[32]. А пока на всю свою наличность я смогу только взять тебе бокал шампанского в «Ритце». Ну и еще, пожалуй, пирожное с кремом — будем оригиналами!

Несмотря на дружбу с Ги, Джуди скучала по Нику, причем гораздо сильнее, чем была бы готова признать. Письма приходили нерегулярно. Иногда за два дня могло прийти сразу три письма, а иногда целый месяц не было ни одного. Джуди отвечала только тогда, когда ей действительно было о чем писать. В этом случае она нацарапывала несколько строк так, как произнесла бы все это устно, с полным пренебрежением к правилам грамматики и пунктуации. Точно так же она писала и Максине, Кейт и Пэйган. Единственным человеком, которому она писала регулярно, раз в неделю и очень аккуратно, со всеми знаками препинания, была ее мать; и Джуди терпеть не могла этого занятия. Письма домой были чем-то вроде домашнего задания в школе. Но она не могла свободно рассказать о все больше и сильнее привлекавшей ее сфере мод, потому что мать хватил бы удар, узнай она, чем занимается ее дочь.

К концу августа Париж уже изнывал от зноя, и даже брусчатка мостовых, казалось, вот-вот расплавится от жары. А в Малайе, наверное, еще жарче, подумала Джуди, увидев сквозь отверстия в почтовом ящике бледно-голубой конверт авиапочты и сразу бросившись его доставать. Остановившись в вестибюле возле вялой пальмы, она разорвала конверт, прочла, и у нее перехватило дыхание.

«Дорогая Джуди, — писала Максина, — у меня для тебя плохие новости. Вначале мы не верили, написали в министерство обороны, и они развеяли все наши сомнения. Не знаю, как и сказать тебе, но Ник погиб… его убили в бою с коммунистами в Малайе».

Глазами Джуди дочитала письмо до конца, но содержание его она уже не воспринимала. В каком-то отупении она пешком поднялась по лестнице на седьмой этаж, вошла к себе в комнату, тщательно заперла за собой дверь, потом подбежала к умывальнику и ее стошнило. Она аккуратно вымыла умывальник, сняла туфли, аккуратно легла по центру кровати, и, несмотря на жару, ее стала бить сильная дрожь.

Консьерж, горничная и Ги стояли в коридоре и спорили.