Идеальная мать - Эйми Моллой (2019)

— Нет. Поехали, пожалуйста, — взмолилась она.

Как только они отъехали от тротуара, в спинке переднего сиденья заработал телевизор. Показывали утреннюю передачу. За столом сидели три улыбающиеся женщины, возле них стояли чашки с кофе. Нэлл ненавидела эти идиотские телевизоры, которые недавно появились во всех такси. Она не могла понять, почему же люди так боятся провести хоть секунду наедине с собой, что не могут пережить поездку на машине по Нью-Йорку без так называемых «развлекательных программ». Она вспомнила, как вчера мать говорила ей: «Все будет хорошо, Нэлл, дыши».

Нэлл собиралась убрать звук, но тут услышала свое имя.

— Сегодня в новостях опять появилось имя Элен Эбердин, — сказала одна из женщин. У нее были белесые, как у Барби, волосы и совершенно неподвижный, словно фарфоровый, лоб. — Вчера вечером Элиот Фолк из «Нью-Йорк пост» сообщил, что тридцатисемилетняя Эбердин сейчас проживает в Бруклине и работает в компании «Саймон Френч». Сейчас она именует себя Нэлл Мэйки. Полагаю, она вышла замуж.

Другая женщина хихикнула:

— Странное у них, наверное, было первое свидание: «Ты случайно не та разлучница из дела Эбердин?»

— Давайте, пожалуйста, не будем спешить, — запротестовала третья, подняв руку. — Ей было двадцать два года, она работала интерном. А он был государственным секретарем и кандидатом в президенты, ему было шестьдесят шесть. Почему мы называем это дело ее именем?

На экране за их столом появилась фотография: та самая, из «Веселой ламы».

— Это еще не все, — сказала первая женщина. — Не поверите, но это она была в баре в тот вечер…

Нэлл с силой нажала на беззвучный режим, прижала кулаки к глазам и почувствовала приближающийся приступ паники. Нет, нет, нет. Только не это опять.

Дальше на экране появилась фотография Нэлл с государственным секретарем Рэйном. Это была та самая их фотография: они сидели на пожарной лестнице, между ними стояла бутылка текилы, Нэлл положила ноги ему на бедро. Потом показали другие фотографии, которыми пятнадцать лет назад пестрели первые полосы газет и журналов по всему миру. На одной была Нэлл вместе со своей матерью в день выпуска из Джорджтаунского университета. На другой Нэлл в одиночестве сидела на заднем сиденье в такси с затравленным видом (эта была на обложке «Сплетен»).

Она позволила себе погрузиться в мир мрачных воспоминаний. Она бесконечно сожалела, что купилась на то, как он говорил с ней, как посмотрел на нее при знакомстве, когда он поочередно пожимал руку всем новым интернам. На подарки, которые он стал оставлять в верхнем ящике ее стола (на другом конце коридора) через несколько недель после того, как она стала на него работать. Ее взяли на стажировку в Государственный департамент, на которую она вдруг решила подать в последний год в университете. Она получала стипендию, иначе она не могла бы себе позволить обучение. Денег, которые зарабатывали ее мать и отчим, никогда бы не хватило на университет.

«Элен, у тебя получилось, — сказала ее мать, когда Нэлл позвонила и сообщила, что ее выбрали из восьми тысяч кандидатов. — Ты можешь абсолютно все, я уверена».

Сначала он привез ей из Индии редкую монету. Потом шкатулку, к которой он приложил записку. Он писал, что увидел шкатулку в окне одного парижского магазина и сразу о ней подумал. Ему бросилось в глаза, что хризолиты на крышке такого же цвета, как ее глаза. А потом он подарил ей тонкую золотую цепочку с подвеской в форме буквы «Э».

На открытке было написано: «Для Элен. Я сегодня вечером буду у себя в кабинете. Заходи часов в 8».