Роман женщины - Александр Дюма-сын (1994)

Де Брион, полагая, что здоровье ее поправилось, был весел и счастлив. Погода тоже изменилась. Дождь перестал, сквозь тучи проглядывало солнце, природа как будто улыбалась ей. Будь такой день вчера, она поехала бы навестить отца, и тогда, разумеется, не было бы ничего из случившегося. И вот от таких пустяков иногда зависит судьба человека! Мари встала, поцеловала дочь, и этот поцелуй был теплее и дольше обыкновенного, теперь она видела в своем ребенке не одну надежду, но и прощение.

До двух часов Мари была довольно покойна. В два часа Эмануил уехал, но обещая скоро воротиться. Она опять осталась одна, т. е. с мыслью о вчерашнем; эта мысль, как тень в Макбете, не давала ей покоя. Двадцать раз она принималась писать Леону; но из того письма, которое она сочинила вчера во время лихорадки и которое казалось ей таким трогательным, она не могла припомнить ни одного слова; к тому же у нее возникли сомнения, с кем отослать это письмо, не возбуждая подозрения, что если оно не дойдет по адресу и попадет в другие руки? Что тогда делать?

Прошел час. Мари прислушивалась к малейшему шуму; пробило три — Леон не являлся.

«О, если бы он не пришел совсем! — думала она. — Если б этот день прошел и обошелся без его посещения». Прошло еще полчаса; вдруг позвонил кто-то. Она вздрогнула: предчувствие не обмануло, ей доложили о приезде маркиза.

Мари разорвала целый десяток начатых писем и бросила лоскутки в камин в ту самую минуту, когда фигура Леона показалась в дверях ее будуара. Она хотела приподняться, но силы ей изменили. Леон, казалось, был еще бледнее ее. Положение было равно затруднительно для обоих.

— Я боялся не быть принятым, когда мне сказали, что вы были нездоровы вчера, — начал Леон, — вот почему я именно и хотел вас видеть; но если присутствие мое тяжело или неприятно вам, я готов удалиться сию же минуту.

— Нет, напротив, останьтесь; я должна переговорить с вами.

— Кажется, вы сердитесь на меня, Мари, — возразил Леон, — и говорите со мною таким тоном, который трогает меня не на шутку; неужели вы уже имеете причины быть мною недовольной? В таком случае, скажите мне прямо, за что, и я на коленях буду молить вас о прощении.

— Маркиз де Гриж, вы любите меня? — сказала Мари.

— Больше всего на свете.

— И вы принесете мне все жертвы, какие я от вас потребую?

— Все.

— Без исключения?

— Разумеется.

— Клянитесь!

— Честное слово!

— Ну, так мы не должны более видеться.

— Обдумали ли вы ваши слова? И понимаете ли, что вы требуете?

— Вы клялись мне.

— Но ведь это измена.

— Так вы отказываете в моей просьбе?

— Лучше требуйте жизни!

— Но если я говорю вам, что это необходимо.

— Я отвечу вам, что люблю вас!

— Да ведь эта любовь — ваше преступление и мое несчастье.

— Что за дело! Сегодня вы требуете, чтоб я согласился не видеть вас более… знаете ли вы, что такое требование может свести с ума?

— Я вас считала и благороднее и великодушнее. Вы не знаете, что я выстрадала в эту ночь! Вы забыли, кажется, что есть в мире другой человек, который имеет право потребовать от меня отчета, и это право дано ему самим Богом. Вы забыли, что у меня есть дочь, которая должна будет краснеть за свою мать, если последняя будет продолжать свое заблуждение? Итак, ради всего святого для вас, ради вашей матери, которую вы любили, ради моего счастья, которое вы потрясли в самом основании, я на коленях умоляю вас — не губите меня! Быть может, еще есть время; я буду молиться за себя и за вас — и Бог простит нас. Всюду, где бы вы ни были, моя молитва будет с вами; я буду вас всегда считать моим другом… но забудьте только этот роковой день… в противном случае, клянусь вам, я умру от вечной муки.

Леон ходил большими шагами по комнате и, приложив руку ко лбу, повторял про себя: «Она не любит меня, решительно не любит!»