Роман женщины - Александр Дюма-сын (1994)

— Со временем вы получите его, ибо есть вероятность надеяться, что их будет много; это только первое письмо, но, без сомнения, не последнее.

— Ты умный малый, Флорентин, — заметила Юлия.

— Но вы ведь знаете, сударыня, что в тот же день, когда я вам принесу эти письма или, лучше, допущу вас взять их, я должен буду искать другое место.

— Оно уже готово тебе — у меня.

— В таком случае можете рассчитывать на мою преданность.

— Надеюсь, до завтра.

— До завтра, сударыня.

Так вот в каких руках находилась будущая участь Мари. Но бедная женщина и не подозревала этого: признательная Леону за его послушание, она на другой же день поблагодарила его письмом, в котором выразилось все неблагоразумие 19-летней женщины. Марианна опять отнесла его; и добрая старушка, не привыкшая к такого рода поручениям, не понимала, как неосторожно поступала она сама, относя письма своей госпожи Леону; ибо за ней могли следить, что и было в действительности.

Де Гриж, получив второе послание, присоединил его к первому, запер ящик, взял ключ в карман, потом, горя нетерпением увидеться с Мари, оделся и вышел. Попробуйте же уговорить молодого человека, который, как Леон, всего только два дня как сделался любовником женщины, что не следует беречь получаемых от нее писем.

А Флорентин, как только выпроводил своего барина, открыл ящик, списал оба письма и опрометью бросился к Ловели. Но он был осторожен и дальновиден, потому что едва только она протянула руку, чтоб взять эти копии, как он сказал ей:

— Сударыня, они писаны моей рукой, и если попадутся как-нибудь в руки моего господина, то легко могут погубить меня. Не угодно ли, я продиктую вам их; ибо вам нечего бояться.

Как только Юлия переписала их, он разорвал тотчас же свои копии и вышел.

— Наконец-то! — вскричала Юлия, перечитывая эти письма; но мы не беремся описывать улыбку, которою сопровождалось это восклицание.

В это время Леон был у г-жи де Брион. Она начинала уже привыкать к своему положению, да и пора: три дня она плакала, а в три дня можно наплакаться досыта; погода стояла прекрасная; она была так молода; поступок, который сначала поднял в ее душе такое раскаяние, показался ей не совсем неисправимым, к тому же еще Леон был так послушен, так мягок, так скромен; в его любви было столько истины, столько доверия, что нужно же было вознаградить его чем-нибудь за все, что он делал. Поэтому-то Мари и встретила его теперь не со слезами, как вчера, но, едва только он переступил порог ее будуара, она протянула ему руку и сказала: «Благодарю вас!» Она посадила его возле себя, ибо понимала, что для того чтоб приобрести его послушание, не следовало оскорблять его.

— Вы не сердитесь на меня за вчерашнее письмо? — сказала она Леону.

— Я помню только то, которое получил сегодня, — отвечал он.

— Как вы добры! — продолжала она. — Значит, я не ошиблась; вы любите меня, не так ли?

— Нужно ли еще вам повторять это? Вы знаете лучше меня самого мои чувства, хотя и отвечаете на них только слезами и раскаянием.

— Ну хорошо! Я не буду ни плакать, ни грустить, — и при этих словах вздох невольно вылетел из ее груди.

— Что вы сказали? — спросил Леон.

— Истину, — возразила она. — Я сказала, друг мой, что, судя по себе, я угадываю ваши страдания и сожалею, что была их причиной. Я убедилась, что нельзя воротить прошлое, но думаю, что эти три дня, в которых вы значите так много, не есть еще, быть может, мое несчастье; потому что считаю вас достаточно благородным, чтобы вы могли употребить во зло мое заблуждение. Я думаю, Леон, что вперед я буду встречать вас с улыбкой радости, ибо хочу быть душою вашей жизни и другом, от которого у вас не будет тайны. Вот мои мысли, Леон. Можно ли на них сердиться?

— О, Мари! Вы, верно, хотите еще какой-нибудь жертвы.