Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

Но только к концу недели, когда Андреа совершенно успокоилась, Луи, не забывший про откровения больного во время приступа, счел возможным перевезти Шарни в какое-нибудь более отдаленное место. Он намеревался сбить бред с толку.

Однако больной при первых же попытках перевезти его взбунтовался. Подняв на доктора пылающие гневом глаза, он объявил, что находится в гостях у короля и никто не вправе выгнать человека, которому его величество дал приют.

Доктор Луи, который со строптивыми выздоравливающими был отнюдь не столь терпелив, как с больными, просто-напросто позвал четырех слуг и приказал им вынести пациента.

Но Шарни, уцепившись за кровать, довольно чувствительно ударил одного из слуг, а другим принялся угрожать, точь-в-точь как Карл XII в Бендерах[123].

Доктор Луи попробовал его уговорить. Поначалу Шарни был вполне разумен, но когда лакеи вновь попытались его взять, он опять стал сопротивляться; от чрезмерно резкого движения рана снова открылась, произошло кровотечение, и с потерей крови он потерял сознание. У него начался новый приступ лихорадки, куда сильнее первого.

Шарни кричал, что его хотят увезти, чтобы лишить видений, которые посещают его во сне, но напрасно: видения всегда будут благосклонны к нему, он любим и его будут навещать, вопреки доктору; та, что любит его, занимает столь высокое положение, что не станет обращать внимания ни на чьи запреты.

Доктор поспешил отослать лакеев и вновь принялся обрабатывать рану; решив прежде озаботиться о плоти, а о духе после, он привел плоть во вполне удовлетворительное состояние, но не смог одолеть лихорадку, что начало пугать его, так как помутнение разума у больного вполне могло закончиться безумием.

В один день положение настолько ухудшилось, что доктор Луи стал подумывать о сильнодействующих лекарствах. Больной губил не только себя, но и королеву: он не говорил, а кричал, не вспоминал, а сочинял; но хуже всего, что в моменты просветления, а их было немало, Шарни был куда безумней, чем в бреду.

Обеспокоенный до последней крайности, Луи, не имея возможности сослаться на короля, поскольку больной сам ссылался на него, решился поговорить с королевой и воспользоваться тем, что Шарни, утомясь рассказывать свои сны и взывать к видению, уснул.

Когда он вошел, вид у королевы был задумчивый и в то же время радостный: она решила, что доктор принес добрые вести о состоянии больного. Поэтому она весьма удивилась, когда на первый же ее вопрос доктор Луи без обиняков ответил, что больной крайне плох.

– Как так! – воскликнула королева. – Еще вчера он прекрасно себя чувствовал.

– Нет, ваше величество, чувствовал он себя очень плохо.

– Но я же посылала Мизери, и вы сказали, что у него прекрасное самочувствие.

– Я обольщался и хотел, чтобы вы тоже верили, что все хорошо.

– Но если ему так плохо, зачем было обманывать меня? – побледнев, спросила королева.

– Ваше величество…

– А если ему лучше, зачем внушать мне вполне естественное беспокойство за человека, который верно служит королю? Ответьте прямо и открыто. Как развивается болезнь? Как он сам? Существует ли опасность?

– Существует, ваше величество, но не столько для него, сколько для других.

– Доктор, вы опять начинаете говорить загадками, – обеспокоенно бросила королева. – Объясните же.

– Это очень трудно, ваше величество, – отвечал доктор. – Вам достаточно знать, что болезнь графа де Шарни – всецело болезнь души. Рана – всего лишь побочное дополнение к его страданиям, причина бреда.

– У господина де Шарни душевная болезнь?

– Да, ваше величество. Я называю душевным все, что невозможно исследовать с помощью скальпеля. Избавьте меня, ваше величество, от более пространных объяснений.

– Вы хотите сказать, что граф… – не отступалась королева.

– Вы желаете, чтобы я объяснил? – осведомился доктор.

– Разумеется, желаю.