Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

– Обвинительный приговор… кому бы то ни было, – поспешил ответить аббат, – приносит удовлетворение.

– Кому бы то ни было! Сударь, – воскликнула Жанна, – как ужасно то, что вы сказали! Это слишком неопределенно. Кому бы то ни было – значит, кому угодно!

– О, я говорю только о заточении в монастырь, – холодно заметил аббат. – Король, если верить слухам, охотнее всего распорядится вашей судьбой именно таким образом.

Жанна посмотрела на посетителя с ужасом, который мгновенно уступил место неистовой злобе.

– Заточение в монастырь! – проговорила она. – Это медленная, полная мелких унижений, мучительная смерть, которая со стороны будет выглядеть как милосердие! Заточение в in расе[151], не так ли? Голод, холод, наказания! Нет, довольно невинной жертве терпеть позор, муки, унижения, в то время как истинная виновница наслаждается могуществом, свободой и почетом! Умереть, умереть скорее, но по доброй воле, по своему выбору – и смертью покарать себя за то, что явилась на этот гнусный свет!

И она, не слушая ни увещеваний, ни просьб, не позволяя до себя дотронуться, оттолкнула привратника, отбросила в сторону аббата, отстранила г-жу Юбер и подбежала к поставцу, где лежали ножи.

Все трое заступили ей дорогу; она бросилась от них прочь, подобно пантере, которую охотники потревожили, но не испугали, и с яростным воплем, исполненным преувеличенного отчаяния, устремилась в кабинет, примыкавший к зале; там она схватила в руки огромную фаянсовую вазу, в которой рос чахлый розовый куст, и нанесла себе ею несколько ударов по голове.

Ваза разбилась, в руке у разъяренной фурии остался черепок, из царапин на лбу потекла кровь. Привратница, рыдая, бросилась ее обнимать. Жанну усадили в кресло, щедро оросили духами и уксусом. Она забилась в ужасных судорогах, а затем лишилась чувств.

Когда она очнулась, аббат предположил, что ей не хватает воздуха.

– Послушайте, – сказал он, – эта решетка не пропускает ни света, ни воздуха. Нельзя ли приоткрыть окно, чтобы бедной женщине было легче дышать?

Г-жа Юбер забыла все на свете, бросилась к шкафу, стоявшему рядом с камином, достала оттуда ключ от оконной решетки, и вскоре в комнату хлынул живительный воздух.

– А! – заметил аббат. – Я и не знал, что эта решетка отмыкается ключом. Боже, к чему эти предосторожности?

– Таков порядок, – пояснила привратница.

– Да, понимаю, – продолжал аббат с явным умыслом, – от этого окна до земли не больше семи футов, а выходит оно на набережную. Если какой-нибудь узник Консьержери ускользнет из своей камеры и проникнет к вам в комнату, он выберется на волю, не встретив на пути ни тюремщиков, ни стражи.

– Так и есть, – подтвердила г-жа Юбер.

Краем глаза следя за графиней, аббат заметил, что она все слышала и поняла; уловив слова привратницы, она вздрогнула и сразу же метнула взгляд на шкаф, в котором г-жа Юбер хранила ключ от решетки; этот шкаф закрывался простым поворотом ручки.

Аббату этого было довольно. Его присутствие не могло более принести никакой пользы. Он откланялся.

Не успел он выйти, как тут же вернулся, словно актер, который, покидая сцену, должен бросить финальную реплику.

– Сколько народу на площади! – произнес он. – Все так возбуждены! Они толпятся у входа во дворец, а на набережной нет ни души.

Привратник высунулся из окна.

– И в самом деле! – подтвердил он.

– Наверное, люди думают, – продолжал аббат, притворяясь, будто не предполагает, что г-жа де Ламотт его слышит, между тем как она слышала каждое слово, – наверное, люди думают, что приговор вынесут нынче ночью? Как вы считаете?

– По-моему, – отвечала привратница, – приговор навряд ли вынесут до утра.

– Ну что ж, – закончил аббат, – дайте бедной госпоже де Ламотт немного отдохнуть. Ей нужно оправиться от всех этих потрясений.