Комплекс Мадонны - Норман Богнер (1997)

Тедди смутно припоминал фотографию Лауры, которую он десятки раз видел в квартире Барбары; будучи такой знакомой, она скрылась в глубины памяти, словно мебель, которую регулярно протираешь, но не замечаешь. Он с трудом вспомнил высокую, белокурую, курносую девушку с волевым лицом, снятую перед студенческим общежитием. Судя по всему, фотография была сделана летом, так как на девушке были надеты красная блузка с короткими рукавами, белые шорты и грязные теннисные туфли. Ее изящные ноги на снимке казались чересчур мускулистыми. Но лучше всего Тедди запомнились глаза, которые задели его; когда он мимоходом обмолвился о них, Барбара сказала: «Когда Лаура смотрит на тебя, она отсекает весь окружающий мир и становится твоим миром». Цвет ее глаз приближался к берлинской лазури, такой темной, что даже на цветной фотографии они казались черными; при беглом взгляде казалось, что глаз не было совсем, одни лишь черные зияющие глазницы. От вида этого лица Тедди пронимала дрожь; когда Барбара переехала в новую квартиру, первым делом она поставила портрет на середину каминной полки, так что лицо сразу же бросалось в глаза вошедшему. Барбара изучала фотографию со всех мест в комнате и поправляла ее до тех пор, пока та не оказалась в самом центре; и Тедди обнаружил, что непрерывно слушал то, что ему казалось массой пустых рассказов о подвигах Лауры, которые интересовали его не больше, чем церковные гимны. Единственное, что он мог отчетливо вспомнить, было то, что Лаура приехала из какого-то городка или фермы в окрестностях Бирмингема, штат Алабама, и что она умерла перед самым выпуском.

— Я всегда хорошо играла в шахматы, когда мне было шестнадцать, я победила в шахматном первенстве округа Фэрфилд, — с некоторой гордостью говорила Барбара Фреру. — Мой отец научил меня играть, когда мне было семь, эта игра всегда волновала и привлекала меня. Ведь в ней ты противопоставляешь свое воображение и умение воображению и умению противника, и нет никакой примеси удачи и случая. Тот, кто говорит, что для того, чтобы играть в шахматы, надо быть математиком, — чокнутый. — Она засмеялась. — Когда я ругаюсь, мне становится лучше. Так проще. Я думаю о чем-то, и вместо того чтобы закупоривать это в себе, я выговариваю все и чувствую себя как-то лучше. Это идет из моей души. Хотя Тедди это очень не нравится. Он застывает, а на его лице появляется выражение «сохраните нас святые. Что она сделает дальше?»

— Мы лечим вас, а не его. Он сам может неплохо позаботиться о себе, — едко заметил Фрер.

— Но как я должна вести себя с ним? Он непрерывно домогается меня, и иногда я думаю: черт возьми, почему бы и нет? Чего мне терять?

— Я искренне убежден, что вам следует не спешить…

— С браком?

— Нет, с окончательным решением. Вы не готовы сделать выбор. Еще не готовы.

— А когда-нибудь буду?

— Разумеется, будете. Но сейчас еще не время.

— Он так много тратит на меня… Я имею в виду ваши счета и все остальное, вроде одежды, которую он мне покупает. Он собрался купить мне норковую шубу и повез меня в «Ревейон эт Сакс», и мне пришлось сражаться с ним, чтобы удержать его от этого. Продавщица решила, что я — взбалмошная особа. Но чем больше я принимаю, тем больше я связываю себя.

— Я рад, что вы так благоразумны.

— Ну, видите ли, я стала чувствовать себя лучше… в глубине души, и полагаю, в этом его большая заслуга, так что я ему признательна.

— Вы должны испытывать к нему больше чем признательность.

— Так и бывает время от времени.

— Барбара, я не собираюсь делать выбор за вас. Единственное, что я могу сделать, — это посоветовать вам. Ждите — ради вашего и его благополучия. Вы не готовы принять ответственность; Тедди больше чем на двадцать лет старше вас. Он может рассчитывать на снисхождение, но вы не можете. Если у вас ничего не выйдет, — я не говорю, что не выйдет или не может выйти, — он просто выпишет вам чек и станет свободным. Но что будет с вами? С чем останетесь вы?