Комплекс Мадонны - Норман Богнер (1997)

У меня изо рта начинает идти какая-то жидкость, лица перед глазами расплываются, и меня рвет на платье. Одна из девчонок говорит: «Отведите ее наверх. Если она не хочет играть, она не обязана делать это. Нас и так достаточно».

Расплывчатые лица медленно отдаляются, возобновляются разговоры, я испытываю огромное облегчение, одна девочка помогает мне подняться, я пробую идти, но меня настолько шатает, что я вынуждена опираться на нее, а Тони говорит: «Без обиды? Ты ведь будешь помогать мне с алгеброй, правда? Это была игра, ты ведь никому не скажешь?»

И все закричали: «Конечно, конечно, ты ведь не скажешь?»

У нее перехватило дыхание, и она судорожно вздохнула. Фрер сказал:

— Расслабьтесь. Вам никто не сделает ничего плохого.

— Но я отплатила ей, этой свинье!

— Вы не хотите сказать мне, как?

— Да! Я работала в комиссии по распределению, разбирая справки и отзывы, которые школа рассылала в колледжи. Я была в выпускном классе. Я сказала председателю комиссии, что видела, как Тони списывала на выпускных экзаменах. Поскольку я была лучшей ученицей, мне доверили читать торжественное обращение от всего выпуска, и меня приняли в колледж Рэдклифф, к моим словам отнеслись очень серьезно. Вызванная к директору, Тони отрицала все, и, по моему предложению, ее заставили переписать экзаменационную работу. Она не решила четыре примера из пяти.

— Вы видели, как она списывала?

— Нет, но я знала, что она будет скована, потому что, вероятно, что-то все-таки было нечисто. Последовала ужасная ссора ее родителей с директором, те хотели узнать, кто донес на их дочь, но меня не выдали. Тони не дали аттестат зрелости, а поскольку мистер Рэндольф сделал какие-то угрозы в адрес общественного попечителя школы, ее вообще выгнали, а мистера Рэндольфа привлекли к ответственности и признали виновным в попытке подкупа должностного лица. Об этом стало известно всем в городе, его дела пошли плохо, и ему пришлось продать дом и уехать из города.

— Вас беспокоит совесть?

— А вас она беспокоила бы?

— Со мной ничего подобного никогда не случалось.

— Полагаю, что некоторое время беспокоила. Но гораздо больше, чем то, что случилось с Рэндольфами, меня взволновал тот нездоровый восторг, который я испытала перед Тони за то, что она сделала. Я желала, чтобы это произошло со мной. Понимаете, я хотела сделать это, и, хотя испытывала отвращение от того, что видела, восхищалась этим. Разве не ужасно признаваться в этом?

— Нет, не ужасно. Вы были любопытны.

— До того времени я ни разу — ну — не прикасалась к себе.

— Вы занялись мастурбацией?

— Не употребляйте это слово!

— Хорошо, вы прикоснулись к себе?

— После этого я не могла спать ночью, у меня стали возникать неясные видения, к горлу подступали спазмы. А затем однажды, приняв ванну, я села перед зеркалом и прикоснулась к себе.

— Вы чем-нибудь пользовались?

— Я стесняюсь говорить.

— Все в порядке, Барбара. Вы помните, о чем вы думали, когда сидели перед зеркалом?

— О Тони на коленях перед столом… и примерно год — нет, два, пока не закончила колледж — я много ходила в церковь. Каждый день, как часы. В церкви, и только там, я видела Лоренса, маму и себя, я смотрела на мерцающие перед алтарем свечи и различала черты, но, как только выходила на улицу, больше ничего не видела.

— Вы видели это раньше?

— Разумеется, все время. Даже когда с нами еще жила Линда. Папа зажигал каждый вечер свечи и говорил: «Хотя вы умерли, я вижу, что вы счастливы и вы вместе, и я скоро буду вместе с вами, и мы опять станем счастливым семейством».

* * *