Комплекс Мадонны - Норман Богнер (1997)

По тому, как спала Элейн, Барбара могла бы многое о ней рассказать. Отыскав свою позу — на спине, — Элейн закрыла глаза и без труда уснула. В таком положении она оставалась до тех пор, пока не проснулась. Девушка не храпела, не бормотала во сне, не ворочалась — образец детского послушания. Не имея куклы, она несколько раз хваталась за руку Барбары, чего следовало ожидать в незнакомом месте, рядом с незнакомым человеком. Барбара проснулась в три утра, заварила себе чашку чая и стала листать номер «Нью Стейтсшен», на который была подписана. Номер был трехнедельной давности. Барбара прочитала в книжном обозрении о книгах, которые никогда не купит, с последним глотком чая приняла «сонерол» и стала наслаждаться тишиной ночи. За весь вечер она услышала лишь один гудок и теперь гадала, не становилось ли по субботам движение по рекам меньше, чем в остальные дни. В воскресенье потоки буксиров и барж понесутся мимо на полной скорости, чтобы успеть к утру понедельника. Барбара всегда хотела иметь дом, выходящий на реку, где она смогла бы врезать огромное окно — двенадцатифутовый эркер, чтобы можно было когда хочешь смотреть на корабли. Если она выйдет замуж за Тедди, у нее будет такое окно, но Барбара знала, что она никогда не сможет стать одной их тех женщин, для которых торговля мехами, алмазами, одеждой и домами значит больше, чем личная свобода, право выбора. Это право, которое для Барбары было правом на саму жизнь, теряешь, когда заключаешь сделку с мужчиной. Оно становится не более и не менее чем договором об аренде между хозяином и жильцом, и тебе платят за доступность. Несмотря на маниакальную чистоту любви Тедди, он, если отбросить предоставленный им джентльменский набор положения, долларов, центов, предложил ей сделку. Чертовски хорошую сделку, в этом можно было не сомневаться, но все равно сделку, и Барбара не могла назвать это по-другому, что, возможно, было следствием какого-то дефекта ее сознания, и тем не менее с этим приходилось считаться. Подобно большинству освобожденных женщин, Барбара стремилась к господству, а не к солидному банковскому счету и двадцатикаратному бриллианту. Она могла иметь и то и другое, стоило только пойти на компромисс, но даже мысль о двойной жизни, соприкасающейся с открытой жизнью Тедди, была ей отвратительна, так как если сейчас она была лишь совестливо аморальной, то, став его женой, она будет играть роль неверной жены, превратится в бессовестную, бесчестную женщину, которой не будет веры, которая станет обузой своему достойному супругу. Единственная вера, которая требовалась Барбаре, была вера в себя. Она платила за свои права, но эта плата была односторонней: деньги перекладывались из одного кармана в другой. Никто не задает вопросов, никто не требует объяснений. Делиться следует тогда, когда есть желание делиться, а не тогда, когда кто-то выдвигает какие-то требования, напоминает об уговорах — никаких контрактов «хлеб насущный и крыша над головой».

Барбара вернулась в спальню. Элейн беззвучно спала — идеальная раба, вся жизнь которой будет посвящена скрепленному договором служению своему владыке, к чему ее заботливо и старательно готовили родители. Брак, дети и внуки, старческий маразм — утонченная интрига «спального» квартала. Вместе с Робби Элейн создаст некий апофеоз домостроя — «его кабинет облицован лакированной сосной, а в ее туалетной комнате множество встроенных шкафов», — которым восхищаются миллионы, стремящиеся к экстазу обыденности. Робби разочаровал Барбару, как и все до него. Он получил подарок и тут же начал скандалить, будучи поражен тем, что Рождество — это не постоянное развлечение с целой когортой продавцов во главе. Барбара отдала ему нечто уникальное, сделанное на заказ, а Робби на самом деле был нужен продукт конвейера, который можно купить чуть дешевле, если дождаться январской распродажи. И там Робби найдет десять миллионов Элейн, не обязательно дешевых, непременно исправных, долговечных, с гарантией производителя.