Тайна переписки - Валентин Маслюков (2011)

«…Но голос уходит, все реже и реже я могу расслышать тебя. Пропадает в памяти нежный, как у птички, голосок… Щебет и воркование легко поскакивающей (попрыгивающей? — писал он на полях с вопросом) маленькой птички. Птицы большие, из тех, например, у кого черное с серым оперенье и крупные бусины глаз, разговаривают жесткими щелкающими голосами. Или взять чаек с их неповоротливыми шеями и диким всполошенным криком, от которого стынет кровь. Неприкаянно, как души умерших, носятся они над водой…»

— Куда это меня понесло? — остановился наконец Саша. Перечитал и рухнул лицом на стол, беззвучно содрогаясь от смеха. На столе он и остался, когда успокоился, — припал щекой на бумагу и затих.

По прошествии времени он поднялся, сонно прошел в темный коридор и тут замешкал, припоминая, в чем состояло побуждение и куда идет.

Отец и мать спали по разным комнатам, у них было тихо. В дальнем конце прохода слабый немерцающий светлячок глазка отмечал собой наружную дверь. Наружная дверь, в темноте не видимая, вызывала настороженность.

«За каждым замком сидит страх», — вспомнил Саша начальную фразу из написанной в детстве сказки, которая называлась «Страхи замков и страхи замков».

С лестничной площадки, однако, не доносилось ни звука… Собственно, там была не лестница, а длинный внешний коридор, общий для четырех квартир; на лестницу и к лифтам из этого тамбура вела еще одна дверь, она обыкновенно запиралась на замок, ключи от которого имелись у всех жильцов.

Но следовало бы глянуть. Хотя бы для того, чтобы лишний раз убедиться, что там, за порогом, пусто. Он подвинулся к глазку.

Запредельное пространство прорисовалось мутным искаженным кругом, заворачиваясь к центру, пространство образовало пятно… Пятно это было… глаза… неподвижное, неживого грязно-белого оттенка лицо.

Не совладав с испугом, Саша отшатнулся и почти тотчас, бегло, не касаясь глазка, глянул еще раз — белесая, лишенная формы муть.

Тогда он прошел на кухню, поторопившись включить свет, и сильной шумной струей наполнил стакан. Закрутить кран он догадался, но для чего вода — нет, не вспомнил. С полным стаканом в руке, крадучись, он возвратился к двери и замер.

Плеснулась на пол вода.

Еще бесшумный шаг… Косой свет из кухни скрадывал блеск глазка, вместе с призрачным свечением бледнело представление об остановленном — глаза в глаза — взгляде. Обыденное металлическое колечко на блеклой поверхности двери никак не могло служить связующим миры переходом.

Саша не шевелился и напрягал слух. Ни шарканья подошвы, ни случайного вздоха, ни стука… Потом он разобрал шорох и явственное без значения слово. Но это было в комнате, отец, сообразил Саша. Отец иногда разговаривал во сне, а мать во сне плакала — они упрекали за это друг друга и спали по разным комнатам.

Приняв стакан в левую руку, Саша снял цепочку, не бросил, а тихо опустил свободный конец, с такими же предосторожностями отомкнул верхний замок, а потом нижний.

С каждой секундой все отчетливее стучало сердце, и не было другого способа его унять, иначе как открыть дверь.

Босиком, в синем балахонистом комбинезоне стояла Она.

Стакан выскользнул из ослабевших рук и совершенно беззвучно, как в мягко обволакивающем сне, разбился у самых ног. Замедленными брызгами полетели осколки.

Она не шелохнулась. Бледное без кровинки лицо поражало бесчувствием. Коротко стриженные волосы ее топорщились, плохо причесанные или смятые. Ресницы дрогнули и начали опускаться, укрывая выпуклые под веками глаза. Она пошатнулась — как-то странно, сначала бедрами, вбок — и стала падать.

Сейчас упадет, понял он и еще мгновение медлил, прежде чем броситься на помощь.

Вялая от бесчувствия, томная, она просела в его руках. Потребовалось все усилие тела, чтобы не уронить ее на пол. За спину, под колени, напрягаясь, он поднял ее и принял на грудь. Глаза ее оставались закрыты, губы разошлись в неуловимом слабом дыхании.