Останься со мной навсегда - Наталья Калинина (1997)

— Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Скоро утро, а утром нас ждет много дел. Ты должна поспать. Днем, если хочешь, я отвезу тебя в какой-нибудь хороший отель… — Он остановился на одной из нижних ступенек лестницы. — Думаю, ты права и тебе действительно лучше не жить у меня. Вероника может неправильно истолковать… Когда человек потрясен, он иногда теряет способность мыслить логически. Хотя, по-моему, ревность в данной ситуации была бы просто смешна. Прошлое не возвращается четверть века спустя, и Вероника тоже должна это понимать…

— Ты в этом уверен? — спросила она.

— В чем? В том, что Вероника не станет ревновать?

— Нет, в том, что прошлое не может вернуться четверть века спустя.

Габриэле вздохнул и отвернулся, чтобы спастись от взгляда ее больших зеленых глаз, в котором беспредельное обожание смешивалось с невыразимой тоской и болью. Он прекрасно понимал, какой смысл она вложила в свои слова, хотя предпочел бы не понимать этого. Тогда, двадцать пять лет назад, любовь Констанс Эммонс, которая восприняла слишком всерьез то, что было между ними, — то, что для него было всего лишь приятным времяпрепровождением, — уже давила ему на психику, потому он и поспешил положить конец их отношениям. Тем более любовь эта была ему в тягость теперь, когда он любил ее дочь.

— Не говори мне, что ты все еще любишь меня, — тихо сказал он, заставив себя посмотреть ей в глаза.

— Хорошо, не буду. Если ты не хочешь, чтобы я говорила тебе об этом, я буду молчать… Но ты не можешь запретить мне любить тебя.

Проводив Констанс в комнату для гостей и пожелав ей доброй ночи, Габриэле вернулся к себе. Пока он был внизу, прислуга разобрала постель и задернула шторы, а Джимми перебрался с подстилки на кровать и тихонько поскуливал во сне — наверное, ему снились кошмары. Он ласково потрепал спящего пса за ушами.

— Спи спокойно, Джимми, — прошептал он. — Скоро мы найдем ее, и наши кошмары закончатся.

В последнее время он взял за привычку разговаривать с Джимми так, словно собака действительно могла понимать каждое его слово. Он говорил с ним о Веронике, рассуждал вслух о причине, которая могла заставить ее скрываться. Теперь эта причина была ему ясна.

Теперь ему было ясно и многое другое. Он понимал, к примеру, почему мать Вероники, то есть Констанс Эммонс, женщина из его прошлого, пыталась покончить с собой и почему не желала видеть Веронику, примчавшуюся в Нью-Йорк в ту же ночь. Он понял это сейчас, когда поднимался вместе с ней наверх. Вначале, когда эта женщина возникла перед ним и сказала, что ее зовут Констанс Эммонс, что она мать Вероники и приехала к нему для того, чтобы объяснить причину бегства ее дочери, мысль о Веронике заслонила в нем все остальные мысли, и он не сразу связал между собой эти факты.

Констанс не желала видеть свою дочь, потому что ее дочь стала его возлюбленной. По той же причине она пыталась наложить на себя руки… А сейчас она приехала к нему, чтобы рассказать о своем дневнике и помочь ему и Веронике вновь обрести их прерванное счастье. Любовь к дочери взяла в ней верх над остальными чувствами — все-таки прав был тот, кто сказал, что нет на свете любви сильнее, чем любовь матери к собственному ребенку.

Сейчас он припоминал все, что рассказывала ему Вероника о своей матери: о ее увлечении итальянским, который она выучила вскоре после возвращения из Рима, о том, что она пишет картины, на которых изображает исключительно виды этого города… Неужели Констанс продолжала любить его все эти годы?

Он до сих пор не мог понять — так же, как не понимал этого тогда, четверть века назад, — чем он мог вызвать в ней такую сильную любовь… Но любовь, наверное, вовсе не надо вызывать. Она приходит сама — приходит, когда никто ее не ждет. Ведь именно это случилось с ним, когда он встретил Веронику. И с Вероникой случилось то же… Надо поскорее найти ее и положить конец этой пытке.