Вечерняя звезда - Ларри Макмертри (1995)

Один состоятельный человек из Санта-Барбары, владелец довольно известного издательства, очень хотел опубликовать ее роман, ей нужно было только закончить его. Это был добрый и приятный человек, в силу целого ряда причин разочаровавшийся в жизни, как и она, и в конце концов они переспали, но романа она так и не закончила.

Когда, наконец, она перестала искать себя в творчестве, она утешила себя тем, что поддерживала молодые дарования. Это было, когда она спала с одним одаренным, хотя и многословным молодым поэтом. Звали его Мэтт, но сам себя он величал Матиасом. Он трудился над новыми переводами Рильке, издать которые намеревался все тот же состоятельный джентльмен из Санта-Барбары. Мэтт рассказал Пэтси о богатых женщинах, которые помогали Рильке. Хотя Мэтт был и непрост, понять, куда он клонит, труда не составляло. Он, видимо, полагал, что она, как и те богатые женщины с континента, которые были более чем счастливы устроить для Рильке роскошную жизнь, должна обеспечить ему такую же.

Ее это рассмешило, и она привнесла в его жизнь некоторую роскошь в виде мотоцикла «БМВ», на котором они некоторое время ездили потанцевать куда-нибудь в Лос-Анджелес, где собиралась достаточно приличная публика. Было это в то время, когда Томас был при смерти, но странно, даже умирая, он сумел сделать так, что Мэтт утратил для нее всякую привлекательность. А произошло это потому, что в искусстве она всегда была ужасным снобом. Каким бы грозным и жестоким ни был Томас, он и вправду был талантлив, и не уважать этого она не могла. Его презрение ко всему было всеразрушающим, и в первую очередь разрушало его самого, но он был в высшей мере требователен, будучи сам профессионалом высокого класса. Даже те из архитекторов, которые презирали его и без труда улаживали свои дела в комиссиях и комитетах по архитектуре, уважали его работы.

Пэтси знала, что ее пристрастие ко всему первоклассному разрушало и ее жизнь точно так же, как всепоглощающее презрение Томаса. Даже их дочери поддразнивали ее за это. Они спокойно относились к искусству, включая кич. Они постоянно посмеивались над ее высокомерием. А уж когда они встали в ряды радикалов, то начали доказывать ей, что деньги, которые она раздавала разным театрам мимики, струнным квартетам или литературным журналам, можно было с большей пользой истратить на строительство приютов для бездомных или, например, переводя их в агентства, занимавшиеся организацией сбора средств для помощи странам третьего мира. Сильнее всего она ссорилась со старшей дочерью, Ариадной. Речь шла о сравнительной ценности оказания благотворительной помощи работникам искусства, с одной стороны, и того, что Пэтси называла благотворительностью для нищих, с другой. Ариадна в полной мере унаследовала отцовский дар презрения и склонность к физическому насилию. Она даже не раз отвешивала матери оплеухи в ходе этих споров об искусстве, которое ничем не помогало жизни слабых мира сего.

Ариадна, будучи преданной делу защиты слабых мира сего, была одной из привлекательнейших юных особ в Лос-Анджелесе и, когда бывала в городе, почти каждый вечер появлялась в обществе наименее слабых мира сего. То это было за столиком у Джека Николсона в ресторане «У Елены», то за столиком с Джеком Николсоном в каком-нибудь другом ресторане. Ариадна выросла в окружении звезд первой величины и не видела ничего плохого в том, что свое свободное время проводила с ними. Потом она вытаскивала их на какой-нибудь благотворительный вечер помощи сандинистам или на бенефисы, все сборы от которых шли на помощь китам, бразильским лесам или же бездомным.

Пэтси старалась не появляться на тех вечерах, где бывала Ариадна. Она сама организовала бенефисы для симфонических оркестров и балетных трупп, для театра в Пасадене или какого-нибудь музея. Даже вернувшись в Хьюстон, где теперь она жила постоянно, она продолжала приезжать в Лос-Анджелес, где проводила самые крупнейшие бенефисы того же типа, что и в Хьюстоне.