Мы отправились пешком на улицу Дону и с полчаса поболтали о том о сем, пока Дидье не пришел в себя. Наверное, в то же время за одним из столиков в Опера творилась жуткая суматоха. Не скоро мадам Дебу простит мне эту выходку. Редко кто осмеливался покинуть стол раньше нее. Словно «миледи», она, наверное, уже составила план своей мести, и если бы не то безразличие, которое я испытывала по отношению к ее подручным, то вряд ли мне удалось бы спокойно уснуть в ту ночь. Если не считать чувства признательности, которое я испытывала к Юлиусу, у меня не было больше причин присутствовать на этих ужинах. Кроме, правда, одной: я не знала чем занять вечера. Постоянно находясь рядом с Аланом, я отвыкла от одиночества. К тому же Алан сделал все, чтобы отдалить меня от парижских друзей. Теперь я понимала, что это ему удалось. Может быть, на первый взгляд мы и составляли очаровательную пару, но терпели нас с трудом. Очевидно, из-за той нервности, которая словно электрический разряд била окружавших нас людей. Мои друзья тоже изменились за эти три года. У них появились другие заботы. Их интересовали дела и деньги, и в глазах такого привилегированного человека, как я, они превратились в мелких или крупных мещан. Они перешли барьер зрелости без меня, а я вернулась к ним все тем же подростком, сбежавшим от другого беспечного и богатого подростка по имени Алан. Наверное, сами того не зная, мы с Аланом сильно их раздражали. Словно герои, сошедшие со страниц Фитцжеральда, мы не имели ничего общего с тем точным, материальным и жестоким миром, в котором они вынуждены были жить и барахтаться. Работа, семья, замкнутый круг забот. Были, конечно, и те, кто опоздал на поезд: веселые алкоголики или люди, покорившиеся судьбе, как Малиграссы (правда, Малиграссы уже были стары для борьбы). Да встречались еще одинокие отшельники, измученные ностальгией, но с ними обычно никто и не желал встречаться. Вот почему великолепный и ничтожный, очень жестокий круг мадам Дебу развлекал меня. По крайней мере, эти не позабыли своих амбиций. Они всегда были одни и те же. Им не надо было переодеваться.

8

На следующий день Дидье позвонил мне в редакцию, пробормотал что-то по поводу вчерашнего инцидента и пригласил в бар на улице Монталамбар, где него была привычка бывать. Он хотел познакомить меня с одним очень дорогим ему человеком. Я тут же подумала о Ксавье и почувствовала себя неловко. Я даже собралась было отказаться, потому что терпеть не могу вмешиваться в личные дела друзей, но потом подумала, что раз он хочет этой встречи, значит, по той или иной причине, она ему необходима, и согласилась.

Я пришла в бар немного раньше назначенного времени, устроилась в уголке и, подождав немного, попросила официанта принести мне газету. Тогда мужчина, сидевший за соседним столиком, повернулся и, вежливо проговорив «если вы позволите», протянул мне свою. Беря газету, я улыбнулась незнакомцу. У него было спокойное лицо, карие глаза, жесткий рот и большие руки. Что-то во всем его облике говорило о сдерживаемой внутренней силе и легкой разочарованности в жизни. Он тоже посмотрел на меня, посмотрел прямо в глаза. И когда он заметил, что в этом номере совершенно нечего читать, я тут же поверила ему на слово.

— Вы любите ждать? — спросил он.

— Смотря кого, — ответила я. — В данном случае речь идет об одном из моих добрых друзей. Так что меня это не очень беспокоит.

— Может, поболтаем, пока вы ждете?