Мужчина, которого она забыла - Роуэн Коулман (2016)

Перестань думать. Сойди с этих безумных американских горок. Слушай, что говорит тебе Эстер: она хочет супер-пупер гоночную трассу. Будь сейчас с ней, заставь себя, вдыхай молочный запах ее волос, чувствуй, как она прижалась к тебе. Живи настоящим.

– Можно испечь торт, – говорю я.

Эстер замолкает и разворачивается на стуле. Книга громко падает на пол.

– Да! Давай испечем торт! Что нам нужно? Нам нужна мука! – Эстер спрыгивает у меня с колен, подтаскивает к буфету стул и, не дрогнув, взбирается на столешницу. Я подхожу к кухонной двери и прислушиваюсь. Мама снова пылесосит. Она не доверяет мне печку и, если узнает, что мы затеяли, то придет и будет за мной наблюдать. А тогда получится, что это не я пеку торт с Эстер, а она.

Я осторожно закрываю дверь. Может, успеем хотя бы перемешать что-нибудь в миске, пока мама нас не нашла?

– Это мука? – Эстер сует мне под нос розовый пакет с каким-то порошком. Я принюхиваюсь. Запах напоминает о ярмарке.

– Да, – говорю я, хотя не уверена. – Вполне возможно.

– Будем вешать? – радостно спрашивает Эстер. – На весах?

Она спускается, захватив из буфета маленькую чашечку.

– Нет, – говорю я. – Весы для неудачников. Мы будем жить опасно.

– Надо печку, – велит она мне. – Ты зажигай, ты взрослая, а печка горячая-горячая!

Я оборачиваюсь и гляжу на плиту. Помню, я выбрала ее за размер и эффектный вид: такая должна стоять на кухне у женщины, которая умеет готовить, хотя я никогда не умела – даже в те времена, когда знала, что такое мука. Я готовила только любимую дочкину лазанью, а для этого нужно совсем мало умений. Впрочем, сейчас не осталось даже их. Интересно, для чего нужны эти торчащие из плиты штуки? Я берусь за одну из них и поворачиваю. Ничего не происходит, но Эстер, кажется, удовлетворена.

– Нам нужны яички! – Она подходит к холодильнику и принимается выбрасывать на пол его содержимое – хлюп! шлеп! – пока не находит в глубине сырую картонную коробку в форме яйца. Коробка полна красивых гладких предметов – судя по виду, они должны идеально ложиться в ладонь. Я люблю яйца, потому что еще не забыла их. Теперь они кажутся даже красивей, чем раньше.

– А сколько? – спрашивает Эстер.

– Все, – отвечаю я. Потому что хоть и знаю, что такое яйца, но считать их не умею.

– Можно я разобью?

Я киваю, хотя мне совсем не хочется их бить – они такие красивые, приятные, круглые… Однако Эстер берет в руку первое и с размаху опускает его в муку (или в то, что мы считаем мукой), так что скорлупа лопается, содержимое течет сквозь пальцы, а белый порошок летит нам прямо в нос.

– Весело! – говорит Эстер и разбивает второе яйцо. У моей дочери хриплый старушечий смех, будто она курит по сорок сигарет в день, и от этого я смеюсь еще сильнее, заражая ее.

– Еще? Да? – В глазах Эстер сияет неподдельная радость.

– Да! – говорю я, давясь хохотом.

Она берет третье яйцо и, дрожа от смеха, взбирается на столешницу, явно держа в уме какой-то чудесный план. А затем бросает яйцо с высоты своего роста в миску. Оно с глухим стуком встречает свою судьбу, в воздух поднимается белое облачко, и моя дочь танцует от счастья. Я изо всех сил стараюсь удержать в памяти это мгновение.

– Чем это… – На кухне появляется мама. – Газ! Господи, ты же газ включила!

Мама торопится к черному входу, чтобы остудить наше с Эстер веселье струей сырого холодного воздуха. Затем подбегает к плите и крутит в обратную сторону ручку, которую я только что повернула.

– Марш с кухни, юная леди, – говорит мама, не давая Эстер спуститься самой со стола, а подхватив ее под мышки. – Обе во двор! – Она обводит взглядом беспорядок. – Чтоб я вас до конца уборки не видела!

Она выставляет нас на холод, будто бродячих собак, обглодавших ножку любимого столика, и, набрав в грудь воздуха, возвращается в дом. Мы с Эстер стоим во дворе. Руки у нее все еще липкие от яиц.