Счастливец - Уильям Локк (1994)

— Нет родных? Что вы хотите сказать? — спросила она резко, забывая на минуту о том, что находится в комнате больного. У нее самой были сотни родственных связей. Ветви ее родословного древа переплелись с половиной родов Англии.

— У вас нет близких, братьев или сестер?

— Нет таких, которых бы я знал, — ответил Поль. — Я совсем одинок.

— Разве у вас нет друзей, которым я могла бы написать о вас?

Он покачал головой и его большие блестящие глаза, ставшие еще больше на похудевшем от болезни лице, улыбнулись ей.

— Нет. Есть два друга, но я потерял их из виду несколько лет тому назад. Нет, никого нет, кто интересовался бы мной. Прошу вас, не беспокойтесь. Я сам справлюсь.

Мисс Уинвуд положила свою прохладную руку на его лоб и наклонилась над ним.

— Вы так одиноки? Мой бедный мальчик!

Она отошла. Это было совсем невероятно. Это было трогательно. Слезы выступили на ее глазах. Она думала, что он любимчик матери и сестер, веселый центр дружбы и товарищества. А он был один на всей земле. Кто же он такой? Она опять повернулась к нему.

— Скажите мне ваше имя.

— Поль Савелли.

— Я так и думала. Оно написано на книгах в вашей котомке. Историческое итальянское имя.

— Да, — сказал Поль. — Благородное имя. Все умерли.

Он очень устал. Вдруг одна мысль пронзила его.

— Мое сердце цело? — прошептал он.

— Ваше сердце?

— На часовой цепочке!

— О да, цело!

— Могу я получить его?

— Конечно.

Поль удовлетворенно закрыл глаза. Раз его талисман при нем, все будет хорошо. Теперь ему ни о чем не надо было думать. Его присутствие в этой комнате объяснилось, и это положило конец нелепому состоянию полубреда. О плате за добровольное и самоотверженное попечение не могло быть и речи. Когда он выздоровеет и будет в состоянии продолжать свой путь, у него будет достаточно времени обдумать ближайшее будущее. Он слишком слаб, чтобы поднять голову, и что-то внутри причиняет ему жестокую боль, когда он двигается. Зачем же беспокоиться о далеких и незначительных вещах?

Долгие дни страданий и болезни медленно проходили. Мисс Уинвуд сидела у постели Поля и разговаривала с ним, но только когда он совсем поправился, стала расспрашивать о его прошлом.

Архиепископ уехал, прогостив неделю, и не имел случая побеседовать с Полем; полковник Уинвуд все еще был в Контрексвиле, откуда в скептическом тоне писал о редкой птице, пойманной Урсулой, и Урсула была одна в доме, если не считать одной ее подруги, никогда не заглядывавшей в комнату больного. Поэтому она могла посвящать Полю свой досуг. Скептицизм брата еще больше увеличивал веру Урсулы в Поля. Он был ее находкой. А теперь становится ее изобретением. Еще бы. Ведь это был молодой греческий бог — всякий, кто был знаком с античной скульптурой, сразу признал бы Поля за эллинского бога, а Урсула Уинвуд не настолько отличалась от остального культурного человечества, чтобы принять его за что-либо другое.

Это был юный Феб Аполлон, олимпиец, благодаря отсутствию земных связей свалившийся прямо с облаков. Он упал к ее ногам. Его красота поразила ее. Его исключительное одиночество тронуло ее сердце. Его ясный ум, все более выступавший по мере его выздоровления, приводил ее в восторг. У него была восприимчивая и благожелательная натура, чуткая к красоте — даже тех банальных вещей, которые находились в его комнате. Обороты его речи были изысканны и поэтичны.

Да, он был повторением эллинских богов. Урсула открыла его, а женщины не каждый день делают открытия даже среди смертных. К тому же она была женщина сорока трех лет и не состарившаяся, а сияющая здоровьем и свежестью; она любила только раз в жизни. Романтизм касался ее своим золотым крылом, и самым нежным и непорочным образом она влюбилась в Поля.

— Почему вы повесили «Святую Варвару» Пальмы Веккио прямо против постели? — спросил Поль однажды. Он уже настолько поправился, что мог сидеть, опираясь на подушки.