Читающая по цветам - Элизабет Лоупас (2015)

И в тот миг, когда я осознала это, осознала, что люблю его, хочу я того или нет, воспоминание, которое я так долго старалась вызвать в памяти, вдруг воскресло – вот коридор в Холируде, я несу королеве хлеб, размоченный в молоке и вдруг падаю без сил, Нико поднимает меня, берет на руки, и я слышу его тихий грудной голос:

«Ты вся горишь. Я связан святым обетом и не имею права говорить это, но ты все равно не запомнишь.

Я люблю тебя, моя голубка».

Едва я услышала голос Нико в моем сердце, как пастор возгласил:

– Да освятит и благословит Господь ваш союз, да осыплет он вас своими милостями, дабы вы угождали ему и жили вместе в благой любви до конца ваших жизней. Аминь.

Церемония бракосочетания завершилась. В этом браке не было ни капли святости, ни капли Божьей милости, ни капли благой любви. Рэннок Хэмилтон продолжал держать меня за локти, как пленницу. Я и была пленницей. Мне хотелось умереть.

– Идите к себе, мастер Рэннок, – сказал Роутс, – и осуществите брачные отношения, пока кто-нибудь еще не встрял в ваши дела. Мы еще поговорим о Грэнмьюаре, о ваших правах в отношении его и о вашем титуле.

– О Грэнмьюаре, – подхватил Морэй. – Да. И, разумеется, о серебряном ларце.

Глава двадцать пятая

Жилищем Рэннока Хэмилтона были съемные комнаты на верхнем этаже таверны в Каугейте; от Хай-стрит к ней надо было спускаться по крутому южному склону. Он продолжал сжимать мою руку выше локтя, но я не сопротивлялась. Единственное, что мне оставалось, это держаться за обломки своего достоинства. Я молилась – почему мне вдруг припомнилась ночь, когда умерла Мария де Гиз, та ночь, когда мы все шептали прекрасные латинские молитвы? В ту ночь она со своим последним вздохом доверила мне серебряный ларец. Эта ночь изменила все в моей жизни и в конце концов привела меня сюда, на эту улицу; я шла по ней рядом с Рэнноком Хэмилтоном, моим мужем, человеком, которого я ненавидела и боялась. Пастор в церкви Святого Джайлса читал свои молитвы по-шотландски, а не по-латыни. То были протестантские молитвы. Мне не приходилось ждать помощи ни от католиков, ни от реформатов; и, идя по улицам Эдинбурга, я мысленно молилась Зеленой Даме Грэнмьюара.

«Помоги мне, Зеленая Дама, помоги.

Помоги мне стерпеть все и не сломаться.

Помоги мне забыть то, что мне вообще не следовало вспоминать».

Мы дошли до таверны и начали подниматься на верхний этаж. На первом этаже на нас уставились несколько пьяниц, опохмеляющихся с утра пораньше. Мой новоиспеченный муж втолкнул меня в свои комнаты, потом вошел сам, запер за собою дверь и положил ключ в кошель, висящий у него на поясе.

– Вот так-то, – сказал он.

Я прошла через комнату и подошла к окну. Оно выходило на крошечный садик, разбитый у стены конюшни. В саду росли целебные и съедобные травы, ряд ягодных кустов, немного цветов и одно-единственное чахлое дерево – груша. Цветки груши символизировали разлуку и одиночество, но когда я мысленно обратилась к ним, то ничего не почувствовала, не услышала их голосов. Окно выходило на восток, в сторону Холируда, и сейчас как раз всходило солнце. Интересно, что сейчас делает королева? И что делает Нико, где он?

«Ринетт, прости меня».

Почему он это сказал? Что имел в виду?

Je t’aime, ma mie.

Тяжелые руки опустились мне на плечи и развернули кругом, не то чтобы грубо, а просто жестко и властно.

– Больше никогда, – сказал Рэннок Хэмилтон, – не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой говорю. Ты поняла?

Мои губы все еще болели от его удара, я чувствовала, что они распухли. Я закрыла свой разум от всех мыслей о Нико и четко сказала:

– Я поняла.

– Хорошо. – Он сдернул с моей головы чепец. Мои волосы были заплетены в косы и заколоты шпильками. Он бросил чепец на пол. – Распусти волосы. Потом сними с себя всю одежду. И делай это медленно.