Читающая по цветам - Элизабет Лоупас (2015)

Он успокоил гнедого ласковыми словами и прикосновениям, и конь мгновенно угомонился. Вблизи было видно, что Джиллу, наверное, лет двенадцать, от силы четырнадцать, но он явно хорошо управлялся с лошадьми. Он нисколько не удивился, увидев меня в конюшне, и не смутился из-за того, что видел вчера в комнате хозяина.

– Я ничего ему не скажу. – Моя лодыжка болела ужасно, но мне было неловко из-за моего неуклюжего падения. – А как зовут этого гнедого?

– Диамант[69]. Это из-за звездочки у него на лбу. Он любимый верховой конь хозяина, и, знаете, он такой быстрый! Вот бы вам посмотреть, как он скачет!

– У меня тоже есть лошадь. Белая кобыла. Ее зовут Лилид.

– А где она сейчас?

– Думаю, во дворце Холируд. Надеюсь… хозяин… прикажет перевести ее сюда, и я уверена – ты хорошо о ней позаботишься.

– Мне никогда еще не доводилась ухаживать за белой лошадью. Лилид – хорошее имя.

Я подошла к стойлу и протянула Диаманту ладонь. Он ткнулся в нее носом и шумно втянул воздух; его морда была словно бархат, утыканный как тонкими булавками жесткими волосами.

– Джилл, – сказала я, – ты давно служишь хозяину?

– Всю жизнь, хозяйка, и мой папаня тоже ему служил.

– Он приезжал в Эдинбург, когда королева возвратилась из Франции?

– Мы тогда все сюда поехали, хозяйка, – и хозяин, и мой папаня, и я. Граф Роутс велел всем своим людям ехать, а мы, стало быть, все люди графа, вот и поехали. – Он явно был рад возможности с кем-нибудь поболтать, и я молча слушала, желая разузнать побольше. – В прошлом годе мой папаня помер, но он всегда говорил, как он, значит, рад, что молодая королева воротилась домой. Он так и не отошел от старой религии, хотя граф Роутс перешел в протестантскую веру, и хозяин тоже.

– Стало быть, вы видели королеву в самый первый день ее приезда? Видели, как она из Лита приехала во дворец Холируд?

– Нет, хозяйка, чего не видели, того не видели. Мы на несколько дней припозднились. Но хозяин стоял рядом с графом, когда она въехала в город уже со всеми церемониями, притворившись, что это вроде бы в первый раз, тогда, когда пятьдесят горожан переоделись маврами, а из водосточных труб на Рыночном кресте текло вино. Я в тот день стоял прямо за ними, стало быть, за графом и хозяином.

– Выходит, в первую ночь, которую королева провела в Эдинбурге, твоего хозяина здесь не было?

– Не, хозяйка, в тот день мы еще были в Кинмилле.

Значит, Рэннок Хэмилтон не убивал Александра. В каком-то смысле я была этому рада, но в то же время почти разочарована. Если бы он оказался убийцей Александра, я бы нашла способ прикончить его и снова стать свободной. От ледяного холода этой мысли моя совесть чуть заметно вздрогнула. Но я от нее отмахнулась. Я более не нуждалась в такой роскоши, как совесть.

– Спасибо, Джилл, – сказала я. – Я еще приду поболтать с тобой, если разрешит хозяин.

– Он не так уж плох, мистрис, если только ему не перечить.

Я почувствовала, что краснею, и еще больше натянула капюшон плаща на лицо. Есть ли на нем заметные синяки? У меня не было зеркала, а спрашивать, есть ли они, я не стану.

– До свидания, Джилл.

– До свидания, хозяйка.

Я, хромая, вошла в сад. Над остроконечными крышами высоких, узких домов всходило солнце, апрельское небо было синим и безоблачным. Мне придется возвратиться наверх, в эту ужасную комнату – о, Зеленая Дама, помоги мне – мне придется теперь жить в этих комнатах над таверной, вдали от королевы и двора, в обществе только одного человека – Рэннока Хэмилтона, но я смогу украдкой, на несколько минут, приходить в этот крошечный сад, чтобы поговорить с цветами, с лекарственными травами, с грушевым деревом.

Я дотронулась до дерева. Его кора была шершавой, чешуйчатой – стало быть, это старое дерево. Оно только что зацвело. Мне хотелось знать, что оно скажет – пристанут ли ко мне разлука и одиночество, которые символизировал грушевый цвет, навсегда, до конца моих дней?