Месть женщины - Наталья Калинина (1995)

Он отшатнулся и вскрикнул: перед ним лежал обрубок древесного ствола, опутанный зеленой нейлоновой сеткой.

— Бабушка умерла, — без всякого выражения сказала Нонна. — Я зашла к ней прежде чем на работу уйти, а она холодная уже. Ты ничего не слышал ночью?

— Я крепко спал, — сказал Ваня, зевая. — Бабушка умерла? — наконец дошло до него. — Вы… ты должна была меня разбудить.

Он вдруг обхватил ее руками и положил голову на плечо. Им овладело чувство неутешной скорби — когда-то в детстве он испытывал подобное в сумерках.

Сейчас вовсю светило солнце.

— Ну, ну, успокойся. Отмучилась она — второй год пластом лежала, — шептала Нонна, гладя его по спине. — Хоронить поскорей нужно — жара, а морга в поселке нету. Я уже насчет гроба договорилась, автобус дадут с турбазы.

— Можно посмотреть на нее? — спросил Ваня, оторвав голову от уютного плеча Нонны.

— Иди, коль не боишься. Ты видел когда-нибудь мертвых?

— Только по телевизору. Она…

— Мы отнесли ее в низы, — сказала Нонна совсем будничным тоном, словно речь шла о мешке с мукой или картошкой. — Там прохладней и мух нету. С ней моя мать сидит. Иди, иди, а после в летнюю кухню приходи — завтраком покормлю…

Это была длинная мрачная комната с низким, обшитым некрашеными досками потолком и серым цементным полом. Из нее вынесли все: ларь с мукой и крупами, ящики с луком и чесноком, с полок вдоль стен убрали банки с огурцами и вареньем. Комната напомнила Ване склеп, хотя он никогда в жизни не был в склепе.

Таисия Никитична лежала на узком выкрашенном белой краской столе. Приблизившись к нему, Ваня ощутил знакомый — сладковато-гнилостный запах. Руки бабушки были связаны белой ленточкой и покоились на груди, на глазах лежало по пятаку. В изголовье сидела грузная пожилая женщина в очках и читала газету. Обыденность ее лица и позы потрясли Ваню до глубины души.

— Бабушка… Прости, — срывающимся голосом сказал он. Захотелось опуститься на колени, но он постеснялся проявлять свою скорбь в присутствии этой женщины. — А чем здесь так пахнет? — спросил он, повернувшись к ней всем корпусом.

— Обыкновенно пахнет — мертвым телом, — сказала женщина, невозмутимо глядя на Ваню поверх своих неуклюжих очков в черной оправе. — Татьяна обещалась роз принести. У нас как назло все до одной погорели — такая сушь все лето стояла.

— Священника нужно позвать, — машинально сказал Ваня. — Ведь к умершим зовут священника.

— Не пойдет он в такую даль — тридцать пять километров по пеклу. Я ей на шею нательный крест повесила. Так дочка велела — я в эти глупости не верю.

Она снова уткнулась в газету.

Ваня огляделся по сторонам. На широком подоконнике завешанного куском синей материи окна что-то лежало. Ветер колыхнул материю, его обдало волной гнилостно-сладкого запаха. С трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту, Ваня шагнул к окну.

На подоконнике лежала охапка свежих, влажных бледно-розовых цветов-зонтиков. Такие росли на другом берегу реки в заливных лугах. На мгновение ему привиделась Инга — мокрая, ослепительно красивая, в лучах полуденного солнца. Она протягивала ему букет из этих цветов и дерзко улыбалась.

Усилием воли Ваня отогнал видение, схватил цветы и вышвырнул в окно.

— Я сейчас принесу еловых веток, — сказал он, обращаясь не к женщине с газетой, а к лежавшей на столе бабушке. — Тебе станет легче… дышать.

Лючия слышала, как тихо открылась дверь. Она протянула руку и включила лампочку в изголовье кровати. Фарух спрятал лицо в ладони.

— Что тебе нужно? — бесцеремонно спросила она. — Я же сказала, что денег не дам.

— Деньги мне не нужно. Мне никакие деньги не нужно, — бормотал Фарух на ломаном английском. — Мне ты нужна. У тебя такое тело. Ты королева, а не женщина. Такое тело.

Он сделал робкий шаг по направлению к кровати.

— Ладно, иди сюда, — смилостивилась Лючия, освобождая место рядом с собой. — У тебя никаких нет болезней?