Горький мед - Мария Лебедева (1996)

Кирилл же видел сидевшую на пуфике в прихожей маленькую обиженную девочку с припухшим ртом и со слезами в глазах, которую просто надо приласкать, и успокоить, и объяснить ей, что она самая лучшая и самая любимая на свете. Продолжая стоять перед ней на коленях, он взял ее руки, бессознательно перебиравшие цветы, сжал в своих крепких, сильных ладонях и, радостно глядя ей прямо в глаза, твердо произнес:

— Да, Оля, я очень счастлив, потому что… потому что я люблю тебя.

У Ольги перехватило дыхание.

— И целый месяц ты раздумывал над этим сообщением? — спросила она, все еще пытаясь сохранить величие сфинкса, но при этом всхлипнула так по-детски обиженно, что еще больше напомнила Кириллу беззащитного ребенка.

— Я тебе все сейчас объясню, — сказал он, поднимаясь с колен и увлекая ее в комнату.

Он усадил ее на диван, сам сел рядом и обнял ее. Ольга почувствовала, как безумно устала она за последнее время, устала прежде всего от себя, от своих мыслей и сомнений, от воспоминаний и обид. Она и не заметила, как нелепый образ сфинкса исчез, а на его месте появилась молодая женщина, которая, тесно прижавшись к любимому упругому плечу, наслаждалась ощущением своей слабости и беспомощности.

Они сидели, как месяц назад в квартире Кирилла, когда тот, не зная, чем утешить Ольгу, рассказывал ей о Никите. Ей показалось на миг, что они так и продолжают сидеть с тех пор, что не было этих тридцати злополучных дней, каждый из которых был наполнен вереницей нескончаемых обид, отравой оскорбленного самолюбия и безутешной гордыни.

В голове стоял сладкий туман, все тело обволакивала ласковая нега, и, ощущая рядом могучее плечо Кирилла, руки, нежно и властно обнимавшие ее, словно защищая от всех бед и несчастий, Ольга почувствовала, что какая-то злая пружина внутри ослабевает и распрямляется. Тихие радостные слезы, как слезы маленького Кая из детской сказки, незаметно сбегали по щекам, освобождая ее душу от бремени вымышленных страданий и тревог. Пребывая в состоянии счастливой расслабленности, мешавшем сосредоточиться, Ольга понимала далеко не все из того, что говорил ей Кирилл, она слышала только переливы любимого голоса, чувствовала плотное кольцо его рук, и странная, загадочная улыбка блуждала на порозовевших губах. И эта улыбка, и эти слезы могли принадлежать лишь женщине, которая любит и которая в ответ любима.

А говорил Кирилл о том, как трудно ему было все это время без Ольги, как он мучился и боялся, что она никогда уже не захочет видеть его. Вечером того дня, когда Ольга ушла из его квартиры, унося с собой свои обиды и разочарования, ему пришлось срочно вылететь в Киев, так как мать была госпитализирована с обострением язвы желудка, представлявшим угрозу для жизни. Там пробыл он, бессменно находясь в больнице, почти три недели, после чего повез ее в Ессентуки по путевкам, которые успел за это время выхлопотать для них Борис.

Поначалу Кирилл упорно, но безрезультатно звонил Ольге домой, пока не догадался наконец позвонить в редакцию. Там ему любезно сообщили, что Ольга Михайловна в отпуске, и поскольку они тоже со своей стороны, желая справиться о здоровье, неоднократно пытались дозвониться ей, а телефон не отвечал, то все сделали вывод, что она, скорее всего, живет на даче в Александровке.

Как только матери стало лучше и она пошла на поправку, пребывание в санатории сделалось для Кирилла непереносимым. Оставив ее долечиваться в Ессентуках, он взял билет на самолет и вчера поздним вечером прилетел в Москву, но позвонить Ольге в такое время не решился.