Горький мед - Мария Лебедева (1996)

Ольга быстро оделась и, вспомнив, что в подобном состоянии Шурик ест за троих, срочно принялась готовить завтрак.

Вскоре примчался Шурик, с большой белой трубой вместо руки, покоившейся на перевязи, похожий на героя известной всем комедии.

Он сразу набросился на еду, приговаривая, что предпочитает во всем находить прежде всего положительные моменты, поэтому доволен, что сломали не правую, а всего лишь левую руку, которая у него и без того была плохо приспособлена для жизни, иначе ему пришлось бы, уподобившись животным, обходиться без вилок и ложек.

Утолив первый мучительный голод, Шурик закурил, ловко управляясь одной рукой, и рассказал Ольге о своем вчерашнем злополучном «дежурстве». Целый день он практически неотлучно торчал возле Светкиного подъезда, сидел на лавочке около детской песочницы с большим деревянным грибом, прохаживался по аллейке с чахлым кустарником по сторонам, ни на минуту не выпуская из поля зрения подъездную дверь.

Кое-кто из жильцов, выходивших с собаками, стал уже подозрительно коситься на него, виной чему был, очевидно, его неотрывный от подъезда взгляд и крайне озабоченный вид.

Уже к вечеру, часов в семь, он заметил какого-то человека, который, оглядываясь по сторонам и закуривая на ходу, приближался к нему. Это был молодой парень лет двадцати, спортивного вида, длинноволосый, в белых кроссовках и зеленой ветровке. Парень как парень, ничего подозрительного в его внешности Шурик не обнаружил. Подойдя почти вплотную к Шурику и оглянувшись еще раз по сторонам, тот тихо произнес:

— Слушай, мужик, ты случайно не Светлану поджидаешь? Она там, в машине, за углом.

И тут бдительность Шурика дала трещину, сказалось, видимо, его томительное ожидание, и магическое имя «Светлана» сработало в качестве магнита, который потащил его за угол дома, где действительно было припарковано несколько машин и беспорядочно росли кусты, скрывавшие все, что возле этих машин происходит. А произошло там следующее: парень вдруг резко схватил Шурика за руку и ловким движением перебросил через себя, после чего тот не смог уже сопротивляться, так как при падении ударился головой обо что-то твердое и дальше ничего не помнил.

Сколько времени он пролежал в кустах и сколько времени прохожие, принимая его за пьяного, равнодушно шли мимо, он не знает. Но нашлась наконец сердобольная бабулька, позвонившая в милицию, которая посчитала, что хоть и пьяный, а не лежать же ему всю ночь на земле, так и простудиться недолго.

В милиции Шурик пришел в себя и громко застонал от боли в сломанной руке. Дежурный выслушал его рассказ о нападении, проверил личность потерпевшего, составил протокол и, поскольку в результате всех этих процедур потерпевшему стало совсем плохо, вызвал «скорую», которая и забрала Шурика в расположенную поблизости пятидесятую больницу.

В больнице его сразу повели на рентген и в операционную, где Шурик, размахивая здоровой рукой, кричал, что отказывается получать медицинскую помощь, пока ему не позволят позвонить. Сжалившись над ним, медсестра записала два номера — Ольгин и домашний, которые он, заикаясь, продиктовал ей, и пошла выполнять просьбу этого молодого, но очень нервного больного. Однако сообщить о случившемся ей удалось только соседке, так как Ольгин телефон был занят.

Перелом оказался со смещением, и, когда хирург вправлял кость на место, Шурик невзвидел белого света и снова потерял сознание. Когда очнулся, рука была уже в гипсе, как у героя той же небезызвестной комедии, но, в отличие от «бриллиантовой», болела страшно, да и тошнота, сопровождавшая сотрясение мозга, мешала сосредоточиться и обдумать положение со всех сторон.