Мгновения жизни - Марика Коббольд (2007)

— Вот как, он считает? Тогда на том и остановимся. — Дональд Аргилл разворачивается на каблуках, намереваясь выйти из комнаты. — Мне больше нечего добавить.

Пришел Артур, и сейчас он тоже инспектирует мои работы. Я попыталась прочесть выражение его лица, он заметил это и отвернулся, но в то краткое мгновение, когда его глаза встретились с моими, я увидела в них неприязнь. Я поняла, что еще немного и расплачусь, поэтому постаралась взять себя в руки, отвернувшись к окну и глядя на сад.

— Нет, Дональд, — голос моего мужа оставался ровным, — мы пригласили вас сюда, чтобы услышать ваше непредвзятое мнение. Вы же не станете отпускать Луизе ложные комплименты, чтобы она оставалась в плену иллюзий и выставляла себя на посмешище.

При этих его словах внутри у меня все похолодело, я с ужасом ожидала продолжения.

— Очень хорошо. Я не стану заходить так далеко, чтобы утверждать, будто в том, что я видел, полностью отсутствуют признаки какого-либо мастерства, миссис Блэкстафф. В этих работах есть наивность, которая иногда может показаться даже очаровательной. Однако же, если сравнивать ваши картины с работами настоящих художников, к числу которых принадлежит и ваш муж… — при этих словах Артур наклоняет голову в знак признания своих заслуг, — то приходится констатировать, что в них нет умения и точности, каковые только и могут свидетельствовать о профессионализме. Позволю себе добавить также, что в некоторых ваших работах, в особенности это относится к полотну «Мать и дитя», отсутствуют не только хороший вкус, но и основные принципы рисования, композиция, перспектива и цвет.

— Все это только к лучшему, — утешает меня Артур. Гнев, который я заметила в его глазах, когда он впервые увидел мои картины, куда-то испарился. Может быть, я ошиблась, ведь я была расстроена. — Я боялся, что одного моего слова будет недостаточно и ты заподозришь меня в каком-нибудь низменном мотиве, побуждающем скрывать твои работы от широкой публики. Вот почему я пригласил Дональда, чтобы он высказал свое мнение. Наверняка это все же лучше, чем испытать публичное унижение. И не забывай, что выставка привлекла бы большое внимание именно потому, что автор работ — моя жена, а не какая-то никому не известная леди. Поверь, он оказал нам обоим добрую услугу. И потом, никто ведь не предлагает тебе перестать получать удовольствие от своих уроков. Ты всего лишь должна воспринимать их как приятное времяпрепровождение, чем они и являются на самом деле. И еще я хотел бы добавить, что в последнее время ты несколько пренебрегаешь своими домашними обязанностями.

Я прекращаю посещать уроки и пытаюсь объяснить причину Уильяму Фентону и Виоле. Уильям стискивает зубы, и в его темных глазах вспыхивает гнев; как же он еще молод, думаю я.

— Этот напыщенный старый плут. Этот… — Я кладу руку ему на плечо, и, когда он опускает на нее взгляд, мне приходит в голову, не думает ли он, что у меня очень большая, совсем не женская ладонь. — Луиза, я умоляю вас не обращать внимания. Не позволяйте им отобрать у вас рисование.

Я улыбаюсь ему.

— Вы говорите так, словно это какой-то заговор. Не думаю, что я представляюсь им настолько важной персоной. Нет, это мой собственный выбор. Я просто слишком уважаю работу настоящих художников, чтобы и дальше безрассудно тратить время, краски и холст на игру в искусство. Мистер Аргилл непременно сказал бы, если бы заметил хоть какие-то достоинства в моей работе.

— Он всего лишь человек.

— Который считается нашим самым выдающимся критиком. И не забывайте о моем муже. Он не выразил несогласия.

— Ваш муж… — Уильям нервно меряет шагами маленькую студию, его приятное молодое лицо нахмурено. Я вспоминаю, что его мать была итальянкой, может быть, испанкой: у него оливковая кожа и такие выразительные темные глаза. Он оборачивается, смотрит на меня, и я вижу, что он с трудом старается сохранить спокойствие. — Я лишь могу сказать, что они оба ошибаются.