Мгновения жизни - Марика Коббольд (2007)

Разумеется, у него случаются перепады настроения. Но ведь я знала об этом, когда соглашалась выйти за него замуж. Он сам сказал мне об этом, опустившись передо мной на колени на сырой траве, практически погубившей его белые фланелевые брюки. Вот как он выразился:

— Я нелегкий спутник, парень с характером, бываю подвержен перепадам настроения. Я хочу, чтобы ты знала, какой груз взваливаешь на себя, моя дорогая Луиза, моя прекрасная Мадонна. — Он сказал, что я напоминаю ему средневековые фрески с суровым ликом Марии, которая не мигая взирает с небес на мир во всем его несовершенстве.

Я храню воспоминания о прекрасных мгновениях, и в тяжелые времена его равнодушия они поддерживают меня.

Я снова беременна. Как бы мне хотелось, чтобы это было не так. Я боюсь, что беременность разрушит вновь обретенную близость между нами. После рождения Лиллиан Артур признался, что ему не очень нравятся изменения, происходящие с женским телом во время беременности.

— Разумеется, я понимаю, что это не твоя вина, — добавил он, — таков закон природы, но я бы солгал, если бы сказал, что твое тело становится привлекательным. — И еще я знаю, что он ревнует меня к той любви, которой я одаряю своих детей, хотя никогда не признается в этом. В душе он добрый человек и хочет, чтобы у его детей была хорошая любящая мать. Беда в том, что ему нужна еще и жена, которая любила бы только его одного.

Во время появления на свет Джона, с того самого момента, как была перерезана пуповина, стало ясно: что-то с ним не так. Повивальная бабка качает головой и цокает языком, прежде чем решается посмотреть мне в глаза и выдавить бледную улыбку. Немного позже отец и бабушка новорожденного склоняются над колыбелькой и глядят вниз, не находя что сказать. Они задерживаются недолго.

— Можно подумать, что они заказывали телятину, а им подали рубец, — обращается Джейн к нянюшке. Они стоят у открытой двери моей комнаты, но Джейн и не думает понижать голос. Я слышу, как нянюшка упрекает ее, говоря, что сейчас не время для скабрезной болтовни.

Я знаю, что ребенок не выживет. И знаю почему. Он не выживет, потому что этого не захотела его собственная мать. Я не желала этого с того самого момента, когда узнала о его существовании. Я проклинала каждый лишний дюйм своей талии и каждую новую вену на своей груди, ох, как я ненавидела растущего во мне ребенка, за то что он заставлял моего мужа держаться подальше от моей спальни. По ночам, лежа одна, я исходила злобой. «Я не хочу тебя, слышишь? Ты все разрушишь!» В течение долгих дней и недель слепой ярости, в течение долгих недель безудержной ненависти и долгих жарких месяцев глубокой меланхолии я желала, чтобы жизнь ушла из моего ребенка. И я была услышана. Теперь я смотрю на свое прозрачное дитя и плачу. «Будьте осторожны в своих желаниях, потому что однажды они могут сбыться».

Джорджи говорит мне, что сегодня ребенок выглядит «кажется, очень хорошо». Я держала Джона на руках всего несколько мгновений назад и не заметила никакого улучшения в его крошечном восковом личике.

— Я люблю тебя, — прошептала я, даже зная, что опоздала. Но я знала и то, что Джорджи пытается приободрить меня, насколько это в его силах, поэтому киваю, улыбаюсь и говорю: да, может быть, он прав и Джону в самом деле сегодня получше. Лиллиан хотела прийти поздороваться, но, когда нянюшка сказала ей, что она может прокатиться на большой тачке, Лиллиан передумала.

— Все в порядке, — успокаиваю я его. — Не все любят маленьких детей так, как ты.

— Но ты и я, мы очень их любим. — Джорджи взбирается на кровать и садится рядом со мной. В следующую минуту он на четвереньках подползает к колыбельке и смотрит через край на малыша. — Если ты пообещаешь выздороветь, я покажу тебе свои игрушки, — обращается он к нему.

— Вот какой ты добрый и славный мальчик, — говорю я.

— Он уставился на меня, но не улыбается. Почему он мне не улыбается?