Чужие страсти - Эйлин Гудж (2010)

Когда она подскочила к нему, он уже встал на четвереньки и начал кашлять. У него был такой сильный кашель, что он вырвал. Затем он поднял голову и посмотрел на нее безумными глазами. С черным от сажи лицом и приоткрытым ртом, из которого текла слюна, он слабо походил на человека. А еще он выглядел испуганным — с выпученными от страха глазами парень напоминал теленка, которого тянут на убой. Ему удалось глухо выдохнуть:

— Она… она до сих пор там… Я не смог ее разбудить…

Кто-то еще оставался внутри!

«Милагрос», — все еще находясь в лихорадочном состоянии, подумала Консепсьон. Каким-то невероятным образом время повернулось вспять, и в пылающем здании сейчас находилась ее дочь.

— Donde está?[112] — крикнула она, забыв весь свой английский.

Юноша показал в сторону верхнего этажа, куда еще не достали языки пламени; его дрожащая рука дергалась, как у эпилептика.

— Прошу вас, помогите, — хрипло прошептал он.

Консепсьон сорвалась с места и побежала; полы расстегнутого пальто развевались и били ее по ногам. Когда она ворвалась в горящий дом, в голове не было мыслей о собственной безопасности. Ее лихорадочно работавший мозг был озабочен одной-единственной целью: спасти Милагрос. Она остановилась только через несколько шагов, когда на нее, словно поезд, обрушилась волна невыносимого жара и дыма. Женщина отпрянула и закашлялась; появилось ощущение, будто ее горло и легкие облили керосином и подожгли. Тогда она сбросила пальто, все еще влажное от дождя, и накинула его себе на голову. Словно арабка, прижимая его край ко рту, чтобы отфильтровывать самую вредную часть дыма, Консепсьон, спотыкаясь, пошла к лестнице.

Наверху было еще жарче, чем внизу. Dios![113] Неужели кто-то мог выжить в этом аду? Тем не менее она медленно двинулась дальше. Глаза ее слезились так сильно, что она не знала бы, куда идти, если бы не держалась рукой о стену, используя ее в качестве ориентира в заполненном дымом коридоре. Мысленный образ дочери подгонял ее вперед.

— Milagros, mi hija![114] — кричала Консепсьон таким осипшим голосом, что сама едва узнавала его. — Estoy aquí! Tu madre![115]

Ей никто не отвечал. Единственным звуком было дьявольское потрескивание пламени, прорывавшегося с первого этажа, где оно некоторое время было заперто. Наконец Консепсьон добрела до открытой двери. Внутри комнаты она сумела разглядеть фигуру девушки, лежавшей распростертой на кровати. На один ужасный миг ей показалось, что она пришла слишком поздно. Но потом Консепсьон увидела, что девушка дернулась, и со сдавленным криком бросилась к ней. Сердце ее радостно забилось: Милагрос жива!

Однако в следующее мгновение несчастная мать поняла, что это не ее дочь.

Эти темные волосы, изящные руки и ноги принадлежали кому-то другому, не Милагрос. В этот момент осознания Консепсьон чувствовала себя так, будто ее кошмарный сон был нарушен другим, еще более жутким кошмаром. Но времени на отчаяние не осталось. Она не могла бросить эту девушку умирать в огне.

Консепсьон схватила ее и начала трясти. Но в ответ девушка лишь что-то невнятно пробормотала, и ее дрожащие веки на секунду приоткрылись. Даже когда Консепсьон обхватила ее за талию и попыталась поднять, та лишь смогла сесть, но тут же снова упала на покрывало.

— Ayudeme![116] — крикнула Консепсьон, обращаясь… к Богу… к душе своей дочери… к любому, кто мог ее услышать. Она была не в состоянии сделать это одна.