Книга не о любви - Карен Дуве (2004)

— Ну да, ведь мы же выиграли, — говорит Хемштедт довольным голосом и уходит в ванную. Дает мне время повосторгаться его телом. Он держит себя в форме совсем не из-за меня, но зато я имею возможность спокойно его разглядывать. Пока он плещется под душем, я размышляю, ждет ли он от меня предложения спать на кровати. Кое-что в его поведении говорит за это, и, конечно же, я с удовольствием переспала бы с ним, но ведь существует еще и мое не получающее достаточного внимания и выпирающее из любой одежды, кроме пижамы, тело, обладать которым он навряд ли так уж стремится. С трудом я меняю точку опоры и спускаю ноги с кровати. Жир колышется под тканью, потом мелко дрожит и успокаивается. У принимающего душ мужчины красивое спортивное тело, он добился успеха. А я всего лишь жирная тетка без капли самосознания, которой нужно было сидеть дома на печке. От вернувшегося из ванной Хемштедта идет пар, мальчик снова повторил фокус с простыней вокруг бедер. Он должен сесть рядом, я положу голову ему на колени, он погладит меня, и все наконец будет хорошо, а я умру совсем быстро, пока он не передумал и не убрал свои пальцы. Хемштедт поворачивается к двери, смотрит на меня и молча выходит. Через минуту из гостиной раздаются звуки музыки. Встаю, натягиваю черный купальный халат, который он вытащил, но так и не взял, и пробираюсь в прихожую. Хемштедт включил свет. Мне так захотелось подойти к нему, коснуться его, но вес моего тела пригвоздил меня к месту. Это тело — причина всех моих несовершенных поступков. Прислоняюсь к стене. Звучит мрачная, но все же мягкая музыка — динамичные гулкие индейские ритмы. Чудесная, единственная в своем роде песня, она входит в меня, растекается по мне, пронзает меня, делает невесомой и толкает в коридор. Коридор расширяется, переходя в кухню, за кухней гостиная. Стены кухни не белые, они цвета охры. На столе рядом с плитой стоят кофеварка, соковыжималка и чайник. Своим толстым бедром задеваю устроившуюся перед столом длинноногую табуретку, и она с грохотом падает на терракотовую плитку. Если человек растолстел так быстро, как я, то требуется какое-то время, пока не привыкнешь к новым пропорциям и не научишься правильно оценивать расстояния. Хемштедт открывает дверь и отходит в сторону, чтобы дать мне дорогу. На нем нет ничего, кроме черных трусов, которые он, по всей видимости, разложил по всей квартире. Диван раздвинут и накрыт простыней и одеялом. Кроме него в комнате почти ничего нет. На правой стене полки с пластинками, дисками и кассетами. У левой — маленький книжный стеллаж с четырьмя полками. От смущения подхожу к стеллажу и изучаю его содержимое. В основном прямолинейная мужская литература: «О великом восстании», «Голливуд — Вавилон», «Насилие», но также и «Большая хрестоматия для летнего путешествия». Хватаю «Большую хрестоматию для летнего путешествия» и наставляю на него.

— А это что такое? Разве такое можно держать на полке?

— Почему нет?

— Ты еще спрашиваешь? Это все равно как если бы ты включил в свою музыкальную коллекцию пластинку «Поп-эксплозьон».

— Мне ее подарили. Книг у меня мало, вот я ее и поставил.

Вытаскиваю «Герман Гессе за пять минут» и швыряю на ковер вместе с хрестоматией. Хемштедт стоит рядом и смотрит на меня.

— Все равно я их не читаю. Не успеваю, потому что чуть ли не каждый день работаю до девяти. Не могу даже послушать диски. Все время покупаю новые, но большинство так ни разу и не послушал.

— Вот это, это и это. Все это не книги! — Швыряю на пол. — Ты хоть когда-нибудь смотришь на обложки? Даже не понимаю, как я могу любить такого как ты! Наверное, ты даже не замечал, что я тебя люблю?

— Почему же, я давно понял. Мне бросилось в глаза, что ты появляешься снова и снова. Мне казалось, что такое должно льстить. Мне вот льстило.

— Сама знаю, но можешь ничего себе не воображать. Дело не в том, что ты достоин любви, причина исключительно в моей неистребимой детскости. Ну и?..

— Что «ну и»?