Книга не о любви - Карен Дуве (2004)

Но каждый раз, как только я пыталась вспомнить, голова становилась пустой, как еще не проданная новая квартира: внутри ничего, ни одной мысли. Он спал со мной, это я знаю, но такое впечатление, что самой меня при этом не было, как будто кто-то рассказал мне об этом, опустив детали. А в другие наши встречи мы просто лежали рядом, касаясь друг друга. Я ни разу не осталась до утра. Стоило Хемштедту заснуть, как я выскальзывала из дома и уезжала к сестре (на велосипеде, машину свою я уже успела заездить). Само собой разумеется, счастливой я себя не чувствовала, да и причин не было, но, без сомнения, я оживала, ставшие привычными дурман и опустошенность оставляли меня на пару часов. В своей комнате я ставила кассету, и в моем теле начинались колебания, они расширялись и пели. Музыка была моей, она говорила обо всем, что сама я сказать не могла. Я встречалась сама с собой, и моя любовь к Хемштедту переставала быть унизительной, теперь за нее не было стыдно. Она оказывалась такой же трогательной, как и песни.

Экс-подружки Хемштедта становились грустными и разочарованными, как только узнавали, что я побывала в его постели. Совесть меня не мучила. Я знала, что скоро они влюбятся в другого парня, а потом в следующего. А за следующего или послеследующего выйдут замуж и начнут производить на свет свои собственные копии. Для меня же ночь с Хемштедтом значила так много, что я имела на нее полное право. А теперь вот все вылетело из головы.

К тому моменту меня рвало по пять раз в день. Иногда я активизировала процесс, а иногда все происходило само по себе; в конце концов мне становилось худо от одного запаха таблеток, поэтому от них пришлось отказаться. Но рвота не прекратилась. Не исключено и легкое пищевое отравление. На ошейниковой фабрике мне дали под зад коленом, отец отстегивал двести пятьдесят марок в месяц, пятьдесят из которых в качестве платы за телефон забирала сестра, поэтому не позже чем с двадцатого числа каждого месяца я питалась одними просроченными йогуртами, обветренными овощами и позеленевшими остатками колбасы. Снизила вес до шестидесяти семи килограммов, бедренные кости снова выпирали, и если я шла в «Ситрон», то надевала узкое черное сатиновое платье и огромные серьги со стразами. Каждую ночь я могла бы снимать по парню, что я, собственно говоря, и делала, но при этом или старалась отшить их уже у двери, или ограничивалась чашкой кофе. Секс нагонял на меня тоску. Известно, что после спаривания все животные грустны, но я же начинала печалиться заранее.

А потом случилось кое-что удивительное. Как только я начинала проявлять нежелание переспать с парнем, его заносило.

Я говорила: «Конечно, ты можешь подняться ко мне, я угощу тебя кофе, но спать с тобой я не буду. Если, несмотря на это, ты все-таки хочешь кофе — ради бога, но я не обижусь, если ты откажешься и сэкономишь время».

Каждый из них лепетал: «Кофе был бы кстати», а потом клал мою руку на вздувшуюся молнию брюк, умолял не мучить, не быть гадиной, которая сначала заведет парня, а потом оставит на бобах с гудящими яйцами. Парни упирались до последнего. А мне не хотелось выбивать у них почву из-под ног. К тому же сказать «да» намного легче, чем сказать «нет». Но теперь уже не могла я. Парни не доезжали, пытались возбудить меня снова и снова, количество их эрекций было не счесть. Останавливались они, только когда я разражалась слезами. А потом умоляли, чтобы я хотя бы поработала руками. Или, может быть, я соглашусь сделать это ртом? Умоляли как ненормальные. Иногда мне казалось, что у них такие же проблемы с сексом, как у меня с пищей.

«Только один разочек, только руками».

«Если ты не хочешь поухаживать за мной, то, может быть, я поласкаю тебя?»