Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

Их взгляды встретились. Они оба думали о Максе и Юдифи. Валентина не смогла сдержать дрожь. Теперь, когда люди узнали страшную правду, увидели фотографии концлагерей, исхудавшие тела заключенных, растерянные лица немногих выживших в этом аду, их восприятие мира изменилось. Валентина благословляла Небо за то, что Камилла в тот далекий день нашла маленького Самюэля, за то, что Андре сумел переправить его за демаркационную линию, и за то, что сама она смогла прятать малыша так долго и уберечь его от всяких неприятностей до Освобождения. Этот разумный ребенок со светлыми волосами и таким же серьезным взглядом, как и у юного Генриха Гана, которому удалось пережить все бомбардировки Лондона, в то время как его сестра Лизелотта добровольно отправилась на фронт медсестрой и была убита во время блицкрига, стал символом продолжающейся жизни. Потому что нельзя останавливаться, замирать на месте, как это сделала во время войны Одиль. Потому что, остановившись, проигрываешь.

Валентина склонилась к Самюэлю и крепко сжала его в объятиях.

— Максанс и я, мы приедем к тебе через год, во время летних каникул, я тебе это обещаю.

Успокоенный ребенок оплел руками талию Валентины и прижался головой к ее груди.

Стоя на маленькой безымянной площади Лейпцига, Камилла никак не могла унять кашель, раздирающий легкие. Пыль, поднимаемая при уборке строительного мусора, вздымалась клубами в вылинявшее послеполуденное небо. Девушка достала из кармана платок и вытерла губы. Вокруг нее, куда бы она ни взглянула, громоздились разрушенные здания, груды камней и обожженных балок.

Приехав в город несколькими часами ранее, француженка была шокирована царившей здесь опустошенностью. Она остановилась в «Elster», отеле, расположенном недалеко от Центрального вокзала, который отец описывал ей с неподдельным восхищением. Ажурное здание с огромным залом ожидания и десятком платформ, один из самых больших вокзалов Европы, построенный еще в начале века. Сейчас там суетились люди в фуражках, они наполняли строительным мусором вагонетки, прицепленные к небольшим паровозам. Несколько изящных арок все еще тянулись к небу, но они уже не поддерживали ни крышу, ни стеклянные витражи. После одной из бомбардировок здесь из-под балок и камней извлекли более двухсот трупов.

Лейпциг пережил тринадцать налетов. Английские и американские бомбардировщики сбросили на город десятки тысяч фосфорных бомб, тонны зажигательных и осколочных снарядов. Многие здания были стерты с лица земли. Крыша знаменитого «Гевандхауза», где отец Камиллы слушал игру Евы Крюгер, обвалилась, и лишь одна бледная статуя маячила, как призрак, в глубине разрушенного зала.

Вручая Камилле бесценный каталог с именами участников ярмарки, портье из «Elster» поведал девушке, что восемьдесят из ста выставочных павильонов были уничтожены. «Но люди все равно едут», — добавил он, выпячивая грудь, и улыбка озарила его сморщенное лицо. На эту первую послевоенную весеннюю ярмарку ждали посетителей со всей Германии, сюда уже прибыли представители шестнадцати стран мира.

Шагая по улицам, Камилла поражалась тому, сколь велики масштабы разрухи. Конечно, в городе кое-где строительные леса оплели здания железной сеткой, была разобрана часть руин, но в целом картина складывалась фантастически-нереальная.

И хотя это был первый визит девушки в Лейпциг, ей казалось, что она бродит среди обломков своего детства. Вот здесь, на Брюле, ее дедушка Огюстен покупал приглянувшиеся ему шкуры, вот здесь ее отец принимал участие в памятном банкете в Altes Rathaus[62], но прежде всего это был родной город Петера, о котором он рассказал ей с таким пылом, когда Камилла спросила у него, почему его родители не покинули нацистскую Германию.