Не ссорьтесь, девочки! - Ануш Варданян (2005)

Для первого самостоятельного спектакля Александровой Юля придумала сценические костюмы. Лиза обрушилась за две недели до премьеры, громко крича: «Срочно! Погибаю! Спасите!» И Юлька ходила на репетиции, старательно читала либретто, написанное, очевидно, с учетом вражеской диверсии. В случае попадания в руки конкурентов сценарий балета был застрахован от плагиата. Завистники не поняли бы ни слова: «Земля. Рассвет. Она одна…», или «Пустыня. Ночь. Она одна…», или: «Красная планета. Рассвет. Она одна…». Юля добросовестно пыталась уловить если не сюжет, то настроение. Она сделала несколько вариантов эскизов. Все это второпях, только разминаясь, только, кажется, нащупывая интонацию будущего спектакля. Но Лиза схватила рисунки, кинулась с поцелуями, выкрикивая: «Это то, что нужно! Юля, это гениально!» Похватала эскизы и умчалась в театральные мастерские. Юлька была недовольна. Собственные идеи казались ей сырыми, не вылежавшимися, не вымученными, а потом она очень ревновала. Впервые после «Воропаева» кто-то другой будет шить по ее эскизам. И бог их знает, что сотворят.

Зато она отвела душу на платьях подруг. Теперь вместе с ней — с художником по костюмам — они восседают среди малочисленных избранных гостей и выглядят как женщины из позапрошлого века в воплощении футуристического художника.

Спектакль заканчивается, гремят аплодисменты. Подруги встают. Оказывается, что только Нонна полностью соответствует романтическому моменту: на ней пышные юбки и туфли-лодочки. Сонино платье — вполне вечернее — совершенно пропадает, когда в руках у нее оказывается авоська с продуктами для Жорика. Юля, которая сверху также завернута во что-то воздушное и летящее, одета в кожаную юбку до полу и невероятно остроносые агрессивные сапоги.

— Молодцы, очень хорошо! — похвалила Нонна и поправила выбившийся локон.

— А мне не понравилось, — ответила Соня.

— А мне понравилось. — Юля прилепила жвачку к ободу урны.

— Нет в искусстве таких категорий: понравилось — не понравилось, — поучительно сказала Нонна.

— Да? А по-моему, только они и есть…

Только что прошел дождь. Мокрый асфальт, машины в крупных каплях, на кузовах и в лужах отражаются огни фонарей ранней осени. Перламутровый вечер.

Девочки пробираются между рядами припаркованных машин.

— Нельзя смешивать жанры! — выпаливает Соня. — Искусство — не шейкер для коктейлей!

Юля огибает «мерседес» и, на секунду задержавшись возле него, любуется на темный блестящий силуэт. Какой красавец! Вот бы такой же.

— А я говорю, что искусство принадлежит народу, — говорит она. — Мне все равно, что туда намешано, лишь бы мне было интересно.

Нонна приподняла подол длинной юбки, перешагнула через лужу и невозмутимо настаивает:

— А я говорю — нет.

— Что нет?

— Действительно, что нет? — Соне хотелось ясности. — Ты вообще на чьей стороне?

— Я на стороне искусства.

— Ну и?! — Юля требовала разъяснений.

— Искусство — это единственное место, где можно все, — завела Нонна любимый мотив.

— Есть законы жанра, композиции, — горячо протестовала Соня, — стиля, наконец. Их нельзя смешивать.

— А я говорю, что можно. В искусстве можно нарушать любые законы.

— И человека, например, по-настоящему на сцене повесить? — на взгляд Юли, это был ударный довод.

Однако Нонкину рассудительность экспрессией не собьешь. Не женщина, а библиотечный каталог.

— Нет, — говорит она. — Это уже не искусство — это смертная казнь через повешение.

— Договаривай, договаривай! — требует Соня. — Смертную казнь тоже, между прочим, можно довести до невероятных творческих высот.

— Наверное. Как-то не задумывалась.

Соня утомилась и от балетного авангарда, и от этой бесконечной дискуссии. Всегда так: как только соберутся втроем, сразу же о чем-нибудь спорят.

— Ой, девочки, не будем ссориться. Давайте продадим телевидению идею вечернего шоу «Пожалейте палача».