Не ссорьтесь, девочки! - Ануш Варданян (2005)

— Только не говори, что я должна терпеть только потому, что я женщина.

— Так и есть. Ты — женщина.

Лосева потянулась за склянкой с зеленкой.

— Ой, может, не надо зеленкой! Мне сегодня на прием. Там мои потенциальные заказчики, а я зеленая.

Лосева, макая ватную палочку в зеленку, спокойно говорит:

— Это боевые раны. Гордись ими.

— Это вражеская диверсия. Специально, чтобы я была изуродована, чтобы не встретила мужчину всей моей жизни, чтобы заказчики избегали меня, как будто я прокаженная.

— Разве? Может, это мужчина твоей жизни тебя осыпал розами?

Юля отстраняет нависшую над ней руку Лосевой с зеленкой и спрашивает с тайной надеждой:

— Ты думаешь? Я, знаешь ли, тоже так хотела подумать. Но представила, как надо мной будут девицы смеяться, если я им выскажу эту версию, и сразу решила подумать, что это просто ошибка. Нелепица какая-то, чушь во фраке, злой розыгрыш. Кстати, точно! Это злой розыгрыш!

— Не ври тете Свете Лосевой. И себе не ври.

— Ну а как это все назвать?

— Тебя просто осыпали розами. Все. Какие еще варианты? Не вполне удачно, согласна. Но… Кто бы мог подумать, что розы с такой высоты — опасны? Вот я, например, тоже бы не подумала об этом. Честно.

— Так ты думаешь, что это мне?

— Тебе, а кому же?

— То есть это не ошибка?

— Не ошибка.

— И не розыгрыш?

— Нет.

— И не диверсия?

— Слушай, если бы кому-то понадобилось, чтобы ты на тусу не пошла, то легче было тебя помойным ведром по голове шарахнуть. А шиповатыми цветочками — дороговато. Не находишь?

— Тоже верно… Значит, это мне?

— Опять?! Ты что, по кругу так будешь эти вопросы задавать?

— Да не верится мне!

— Небалованные вы бабы. Во все что угодно поверить можете, а в хорошее не верите.

— Такое воспитание.

— Это не воспитание. Это болезнь. Запрет на радость.

Юля вспомнила, что у Нонны, к примеру, была странная особенность — она икала от смеха. А Федя ее, когда еще человеком был, а не бесплотной гадиной, прижившейся в ее воображении, утверждал, что это у нее запрет на радость. Ведь правда странно: посмеется человек от души и тут же икает. Теперь подруга редко смеется тем заливистым смехом, что после доставлял неудобства.

— Ладно, надо придумать, чтобы не такой расцарапанной на прием пойти, народ не распугать.

— Придумай что-нибудь. Ты девочка умная.

— Я не умная. Сонька умная. Нонка тоже умная, хоть и с придурью. А у меня просто хорошо развитое воображение.

— Вот и вообрази себе, как обыграть множественные зеленые штрихи.

— А нельзя было их вовсе не делать?

— Нет. Столбняк и неминуемая смерть ждут каждого, кто не обработает раны…

Юля придвигается к Лосевой.

— Слушай, давай вступим в преступный сговор.

Лосева заинтересованно поднимает брови.

— Если вечером мои мымры придут, расскажи им в красках про цветы. Ладно? Только обязательно в ярких красках. А то, мне кажется, они меня даже не считают красивой. Сонька любовников как перчатки меняет, думает, что любого мужика может охмурить, а Нонна на своем Федоре рехнулась. Любит его который год и думает, что она Родина-мать. А я у них вроде как несерьезная какая-то…

— Прихвастнем!

По залу циркулировал светский народ. Сверху, с балкона, нависающего по периметру над залом, Юльке хорошо было видно броуновское движение гостей.

Гости разбились на небольшие группы, которые неторопливо перемещаются по залу. Затем одна группка сливается с другой, с тем чтобы, разделившись заново, образовать следующую колонию. Особенное оживление этих светских молекул происходит у фуршетного стола. То и дело кто-нибудь нарушает чинность перемещений — это появляются новые гости. Но пока еще никто не вызвал фурора. Среди гостей Юля разглядела и Шестаковича. «Ага, конечно, — подумала она, — как же без тебя, старый ловелас».