Комедия дель арте - Ольга Шумяцкая (2004)

— Поняла, — нехотя отвечаю я.

— Что?

— Прекрасные синьоры! — И я замолкаю.

— Все? — спрашивает Мурка. Раскаты грома все ближе и ближе.

— Все.

— Как прекрасно быть прекрасными синьорами! — вякает Мышка из своего угла, и я ей благодарна: таким образом она пытается меня поддержать.

— Ну разумеется! — ехидно бросает Мурка. — Лучше, чем генацвали!

Это она намекает на Джигита.

Мышка надувается.

Мы снова бежим вниз, и Чиполлино снова разражается пространной речью. В номере я пытаюсь ее перевести.

— Ну? — шипит Мурка.

— Он рад приветствовать прекрасных синьор в этом скромном отеле! — чуть не плача, выдаю я.

— Уже лучше! — одобряет Мурка. — Пошли!

Чиполлино уже ждет нас за своей стойкой. Завидев нас на лестнице, он широко улыбается и, не дожидаясь, пока Мурка включит диктофон, начинает молоть языком. Наверное, такой успех он переживает впервые в жизни. В номере Мурка всей своей толстенькой тушкой нависает надо мной, пока я слушаю диктофон.

— Он готов оказать нам любые услуги! — в отчаянии кричу я.

— Сексуальные, что ли? — интересуется Мурка.

— Чай в номер! Стирка! Глажка! Уборка!

— А ручку запаять не может? — спрашивает Мышка, у которой ручка все-таки оторвалась от чемодана. — Паяльная лампа у меня своя.

Я в изнеможении валюсь на кровать.

— Все, девушки! — вздыхаю я. — Больше не могу! Спать! Завтра с утра поедем в аэропорт. Прекрасный отдых. Спасибо тебе, Мура!

Мы устраиваемся на ночлег. Мышка ворчит, но в конце концов укладывается на раскладушку. Она вздыхает, ворочается и постанывает. Мурка засыпает тут же, как будто ее отключили. Я лежу с открытыми глазами и смотрю в темноту. За окном — чудная итальянская ночь, но дурные предчувствия томят меня. Как-то не так начинается наш отдых. Как-то неправильно. Я тихонько встаю, одеваюсь и спускаюсь вниз. За стойкой в свете настольной лампы, похожем на круг голландского сыра, сидит Чиполлино. Услышав мои шаги, он поднимает голову, открывает рот и тут же начинает говорить. Я подсаживаюсь рядом, подпираю щеку рукой и с любовью гляжу на него. Чиполлино молотит языком, а я киваю. О женщины! О мужчины! Так я узнала историю жизни Чиполлино. Передаю ее в вольном переводе, так как не все поняла. А то, что поняла, плохо запомнила.

История Чиполлино,

рассказанная им самим при свете луны, когда в окно вливался упоительный аромат апельсиновых деревьев, а из Большой Медведицы, напротив, выливался серебристый звездный свет и все было так воздушно, невесомо и головокружительно

Чиполлино родился и вырос в типичной итальянской семье, где и без него детей хватало. Там много чего другого не хватало. Квадратных метров жилой площади, например, был большой недостаток. Наличных купюр порой недосчитывались. Продукты питания быстро заканчивались. А детей — хватало. Даже лишние были. Если считать с начала, то Чиполлино был двенадцатым ребенком. А если с конца — тридцать вторым. Пока он ходил в малолетках, его братья и сестры быстренько подтянулись, подросли и сами обзавелись подрастающим поколением. Так в семье опять образовалась чертова прорва лишних детей, с которыми никто не знал, что делать. Чиполлино в этом ряду считался самым лишним, так как был решительно не пригоден ни к какому полезному труду. Он вообще ни к какому труду был не пригоден, даже к бесполезному, потому что труд упорный ему был тошен. Он был по части покрутиться перед зеркалом. Не в смысле голубизны намерений, а в смысле покрасоваться перед соседними девчонками.