Комедия дель арте - Ольга Шумяцкая (2004)

— Коммунисты, — со вздохом отвечает он.

— А с другой стороны? — интересуюсь я.

— Коммунисты, — со вздохом отвечает он.

Я удивленно поднимаю брови. Папаша Тодеро виновато улыбается: дескать, коммунизм — национальная итальянская забава, что вы хотите. Вот, к примеру, у них в городке две политические партии, и обе коммунистические. Эти две партии очень друг друга не любят и практически не переваривают. Мало того — обе партии претендуют на места в городской управе и на кассу городского самоуправления. По этой причине в последние две недели в городке каждый вечер происходит коллективный мордобой с идеологическим базисом.

При этих словах папаши Тодеро раздается оглушительный удар, что-то тяжелое влетает в дверь, и дверное стекло сыплется на нас, как конфетти из хлопушки. Придя в себя, мы обнаруживаем на полу помятого гражданина в пиджачной паре без пуговиц и штиблетах «прощай, молодость!». Гражданин лежит на спине, закрыв глаза и вытянув руки по швам. Впечатление такое, что его долго панировали в придорожной пыли, а потом немножко поджарили. Гражданин практически не дышит и ручкой-ножкой не колышет.

— Кто это? — в один голос шепотом спрашиваем мы.

— Борец за идею, социальную справедливость и мировое братство. Предводитель коммунистической партии номер один, — отвечает папаша Тодеро.

— Вау! — кричит Мурка. — Давненько я не видала живого коммуниста! — И она опускается на корточки. — Какой мужчина! Да это же просто… просто Че Гевара какой-то!

Чегевара открывает мутные глаза, слабо шевелится и делает попытку встать.

— Лежи, лежи, миленький! — удерживает его Мурка. — Тебе надо силы беречь! Тебе еще за наше счастье бороться!

И Мурка задумывается, что бы еще такое приятное сказать Чегеваре.

— Коммунизм — это молодость мира, — со знанием дела сообщает она ему. — Но к чему умирать молодым? Правда, котик?

Котик улыбается идиотской улыбкой и кивает. Мурка хватает со стола остатки нашей пиццы и запихивает в рот котику.

— Ему надо поддерживать угасающие силы, — заявляет она на наши с Мышкой слабые попытки спасти свою пиццу. — А я люблю сильных мужчин.

После кормления она подхватывает Чегевару под мышки и ставит на ноги.

— Мы на партсобрание! — говорит она. — Вы с нами?

И мы выходим в проем разрушенной двери, хрупая стеклом.

На улице соратники Чегевары уже поднялись с земли, отряхнулись, почистились и подобрали свои палки. При ближайшем рассмотрении палки оказались лозунгами и транспарантами с непонятными надписями. Мурка требует, чтобы я немедленно перевела ей требования этой лучшей половины итальянского народа, но я не в состоянии. Буквы пляшут, как на деревенском празднике. Кажется, что их выводили люди, находящиеся в наркотическом трансе. Поняв, что толку от меня никакого, Мурка обходит компанию и каждому подает руку.

— Здравствуйте, товарищ! — говорит она. — Привет из революционной России!

Мы бессмысленно толчемся рядом. Мурка потихоньку осваивается, выстраивает товарищей по росту, велит развернуть транспаранты, притаскивает из пиццерии деревянные ящики и сооружает из них трибуну. Взобравшись на ящик, она обводит собрание грозным взглядом.

— Но пасаран! — выкрикивает Мурка и выбрасывает вперед кулачок.

— Но пасаран! — вторят ей граждане свободного города.

Кто «но пасаран»? Куда «но пасаран»? Откуда? С какой целью?

Мурка задумывается. Больше никаких революционных призывов она не знает. Стихийный митинг грозит загнуться на корню. Но Мурка не была бы Муркой, если бы не нашла что сказать.

— Свобода, равенство, братство! — провозглашает она.