Комедия дель арте - Ольга Шумяцкая (2004)

Ко всем вышеперечисленным достоинствам Чинзано как мужа следует прибавить еще одно. Он был патологически мягкотел. Никому и никогда за всю свою сорокапятилетнюю немаленькую жизнь Чинзано не сказал слова «нет». Он и на Изабелле Львовне так женился. Пришла она как-то к нему домой и говорит:

— Чинни! (Она его Чинни звала, уменьшенное от Чинзано.) Не хочешь ли ты сделать мне предложение?

— Хочу! — пискнул Чинзано, почуяв неладное. — А какое?

— Руки и сердца, какой же ты непонятливый!

Чинзано поначалу замялся, заерзал, но перечить даме не стал, потому что не мог позволить себе такой наглости.

— Делаю тебе, Изабелла, предложение руки и сердца! — переборов себя, с достоинством произнес он, покоряясь судьбе.

Тут, кстати, надо заметить, что Чинзано звал жену исключительно полным именем, а она его — фамильярным детским прозвищем, чем очень способствовала развитию в Чинзано чувства оскорбленного собственного достоинства. С годами он, однако, привык и даже находил в таком положении ряд преимуществ. Он, например, ни при каких обстоятельствах ни за что никогда не отвечал. Спросят его бывало:

— Который час?

А он не отвечает. Или вот еще:

— Как пройти в библиотеку?

Тут Чинзано окончательно теряется и, ставя ножки внутрь, начинает немедленное удаление от очага опасности. Нет, конечно, если Изабелла Львовна рядом, тогда другое дело. Чинзано смотрит вверх — на Изабеллу Львовну, Изабелла Львовна вниз — на Чинзано. Если Изабелла поощрительно улыбалась, Чинзано делал глубокий вдох и говорил что-нибудь в том смысле, что сейчас полвторого или библиотека за углом направо. Но чаще всего Изабелла Львовна совсем не улыбалась, а смотрела на Чинзано весьма сурово и брала инициативу в свои руки, к немалому его облегчению. Он не вполне был уверен, что имеет право высказывать свое мнение про полвторого или библиотеку за углом.

Чинзано жил в дисциплинарном порядке. Какой суп к обеду сварить, или в прачечную там что снести, или мусор вынести, или на рынок за картошкой — на все поступали конкретные директивы. Доходило до смешного. Едут как-то Изабелла Львовна с Чинзано в автобусе.

— На заднее сиденье — марш! — командует Изабелла Львовна.

Чинзано в уголок забивается, коленки домиком складывает и едет себе тихонько. А тут парень какой-то входит, небольшой такой, лет двенадцати. Подходит к Чинзано.

— Ты бы, дяденька, место подрастающему поколению уступил! — говорит парень.

Чинзано, конечно, вскакивает, Изабелла Львовна в крик, а что делать? Он же парню отказать не может. И Изабеллу Львовну ослушаться — лучше сразу умереть. Так и ехал дальше — наполовину сидя, наполовину стоя. Весь в слезах.

От круглосуточного глядения вверх и подтягивания на цыпочках Чинзано совсем расхворался. Невроз, понос и остеохондроз стали его постоянными спутниками. И спиртное, конечно. Пил он по-черному, чем очень досаждал Изабелле Львовне. И она ему очень досаждала своим неусыпным надзором. И решился Чинзано на отчаянный шаг. Он пошел на рынок и у старика Лепорелло купил немножко яду. Потом он пошел в стоматологическую клинику и попросил сточить ему зубы. После сточки в зубах просверлили маленькие дырочки, и Чинзано отправился домой с чувством глубокого удовлетворения. Дома он заперся в ванной, поместил в дырочки по капле яда и прикрыл сверху кусочками вчерашней газеты — чтобы не отравиться. Ночью в широкой супружеской постели разыгрывался первый акт трагедии о вреде ядохимикатов в жизни отдельных индивидуумов. Чинзано кусал Изабеллу Львовну в ноги, оставляя в икроножных мышцах смертоносную жидкость. Если бы кто-то сказал ему, что он практически сочится ядом, то несчастный наш друг только усмехнулся бы. Настолько очерствело его сердце.