Комедия дель арте - Ольга Шумяцкая (2004)

— Спасибо тебе, Павлуша, за угощение! — сказал Иван Никодимыч и пошел мыть стакан.

Фу! Я в поезде никогда не сплю, крайне мало ем и стараюсь ни с кем не разговаривать. Исключения составляют мои путешествия с Муркой, которая ни на секунду не закрывает рта. Или ест, или треплется. Но даже в этих случаях мне ни разу не удавалось в поезде уснуть. И вот! Небывалый случай. Мы вошли в купе. В купе сидела приличная итальянская семья: мама, папа, ребятенок. Мы вежливо сказали «Буонджорно!», засунули чемоданы под сиденья, сели и… я отключилась. Видимо, пережитые волнения дали себя знать. Потом девицы рассказывали, что я спала так сладко, что даже причмокивала во сне. И когда итальянский ребятенок засунул мне в нос утенка Дональда из «Хэппи-мила», я только чихнула, слабо пошевелилась и продолжала чмокать.

Проснулась я часа через полтора. Итальянская семейка уже вышла. Мышка кемарила у окна. Мурка смотрела картинки в женском журнале. Поезд притормозил на какой-то промежуточной станции. Дверь открылась, и на пороге возникло чудное видение. Вы представьте себе человека, у которого лицо лепил хороший скульптор. И вылепил ничего себе, вполне подходяще. Но тут на него что-то нашло, и с криком: «Не получилось! Не получилось!» — он схватил это лицо в горсть и смял, стянув к носу. Вот такое видение вошло в наше купе. Одето видение было в старенький, но чистенький черный костюмчик и мягкую фетровую шляпу. Видение потопталось на пороге и село на краешек кресла, поджав под себя ножки. Мурка, бросив на видение быстрый взгляд, тут же укрылась за своим журналом. Мышка слегка приоткрыла рот и выпучила глазки.

— Закрой рот, Мышь! — сказала я, чуя неладное. — Давай без дорожных романов, ладно? Уже имели счастье…

Но Мышка только мотнула головой и пробурчала что-то невнятное. Мурка высунула из-за журнала беспокойный глаз.

— Что, опять? — осведомилась она и кивнула на Мышку.

Потом аккуратно закрыла журнал, отложила в сторону и уставилась на видение. «Чего уселся? — говорил ее злобный взгляд. — Давай проваливай!» Таким образом она хотела выкурить видение из купе.

Но видение не выкурилось. Оно застенчиво улыбнулось и прошелестело:

— Буонджорно!

— Лабас вакарас! — в полной несознанке ляпнула Мышка на чистом литовском языке, что означает «добрый вечер», хотя за окном был никакой не добрый вечер, а почти еще доброе утро. Хотя, может, и не доброе. Кто его знает.

Итак, Мышка сидела и пялилась на видение… А видение сидело и пялилось на нее. И между ними проистекал немой диалог. О чем — не могу вам сказать. Наконец Мышка оторвала воспаленный взгляд от этого лица всмятку и соизволила заметить, что они с новым попутчиком в купе не одни, мы тоже сидим тут и пялимся на них, не зная, что предпринять для спасения утопающей подруги.

— Какое интересное лицо! — промямлила Мышка, и ее собственное лицо покрылось испариной преступного вожделения.

— Это не лицо, — жестко сказала Мурка. — Это черепно-лицевая травма. И ухи! Ухи — лопухи! Чучелло какое-то!

А вот это уже неправда. Ухи у Чучелло, может, и лопухи, но под фетровой шляпой этого не видно. Просто таким образом Мурка решила дискредитировать Чучелло в Мышкиных глазах. Но Мышь такой мелочью не проймешь. Мышь придвигается к Чучелло поближе и начинает делать заходы в своем духе. Она приглашает его в вагон-ресторан и велит мне перевести приглашение.

Я отказываюсь.

Тогда Мышь достает из кармана разговорник, лезет в него и выуживает на свет слово «ристоранте».

— Денег не давай! — коротко бросает мне Мурка.

Я и не собираюсь, о чем недвусмысленно намекаю Мышке.

Мышка надувается и лезет в свой тощий кошелек.

— Пошли, дорогой! — говорит она с видом оскорбленной девственности. — Нас тут не понимают!

И чешет в коридор. Чучелло семенит за ней, ставя ножки в потертых ботиночках носками внутрь и склонив головку набок. Так, не оборачиваясь, они доходят до конца вагона и скрываются за тамбурной дверью.