Одинокие сердца - Итсасо Мадарьяга (2010)

Они с матерью прогуливались по аббатству молча. У них просто не было необходимости о чем-либо разговаривать. Мать на ходу просматривала рекламные брошюрки, которые она взяла в гостинице и в которых содержалась информация об аббатстве, а Одри рассеянно разглядывала все то, что их окружало.

Виолетта вдруг решила внести в их экскурсию хоть какую-то упорядоченность.

— Может, первым делом осмотрим церковь? — спросила она. Там находятся скульптурные изображения представителей рода Плантагенетов. Затем можно будет взглянуть на картины в зале заседаний капитула… Оттуда мы перейдем в помещение бывшей больницы… Или нет, сначала будет трапезная… А может, лучше начать с кухонь, построенных в романском стиле? Они находятся вон в той башне справа. А сады и бывшую оранжерею дома аббатисы можно оставить напоследок.

Одри открыла было рот, чтобы сказать, что они и так уже идут по этим самым садам, но затем решила промолчать. Она лишь улыбнулась и кивнула матери:

— Как вам будет угодно, о великий шерпа[5].

В аббатстве с момента его основания проживали и мужчины, и женщины. Им в течение почти семисот лет руководили аббатисы знатного происхождения — а то и королевской крови. Аббатство включало в себя приорат монахов и четыре общины монахинь и сестер-мирянок (среди которых бывали разные женщины — от богатых вдов до раскаявшихся проституток), а еще лепрозорий и лазарет. В общем, своего рода империя, в которой правили женщины. И после этого еще находятся люди, которые утверждают, будто женщины не сыграли в мировой истории никакой роли!.. Несмотря на реставрационные работы, можно было заметить ущерб, нанесенный аббатству во время Великой французской революции и в последующие сто пятьдесят лет, в течение которых здесь находилась тюрьма. Одри в который раз попыталась представить, как такое место могло быть тюрьмой, и не смогла. Здания аббатства были слишком уж величественными, слишком грандиозными, слишком красивыми… От стен веяло прохладой. Одри с матерью зашли в церковь — место упокоения пятнадцати представителей рода Плантагенетов, — и остановились перед скульптурными изображениями Элеоноры Аквитанской и ее супруга Генриха II Плантагенета — графа Анжуйского и короля Англии. Здесь же были захоронены и их останки, наверняка уже превратившиеся за несколько столетий в прах.

Затем Одри и Виолетта стали разглядывать картины в зале заседаний капитула. Одри всматривалась в лица людей, живших несколько веков назад, и приходила к выводу, что они практически ничем не отличаются от ее современников. А чего еще следовало ожидать? Ей то и дело приходили в голову мысли о том, что все, что ее сейчас окружает, — и пол, по которому она ступает, и стены, которые она разглядывает, и картины, и скульптуры… в общем, все, — было сделано руками таких же, как она, людей, живших, правда, совсем в другую эпоху. Теперь от них остался лишь прах. Одри стала размышлять о монахинях-сиделках монастыря Святого Бенедикта, ухаживавших за прокаженными и инвалидами, о больных, об условиях, существовавших в больницах в ту далекую пору. Ей даже начало казаться, что она слышит стоны больных. Или это были стоны узников? У Одри возникло ощущение, что дух тех, кто здесь когда-то жил, впитался в каждый камень, в каждый миллиметр стен, в каждую плиту пола.

Следы чьей-то жизни… Такой же, как и у нее, Одри, но прожитой в другую эпоху. Только в этом и заключалась разница.

— Поразительно… — почти шепотом сказала Одри. Звучание собственного голоса ее удивило: он показался ей голосом другого человека. — Я хочу сказать… Ты представляешь себе, какой была жизнь людей, которые находились здесь в далекие времена, — монахинь, больных, узников, тех, кто участвовал в строительстве аббатства? Я невольно задумываюсь об этом, когда нахожусь в зданиях с многовековой историей. Кажется, что они полны жизни, много видели и очень-очень много знают. В подобных местах мне лезут в голову такие вот мысли…