Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Вот так она с ним вечно и поступает! Всего лишь несколько слов, определенная интонация, и она безыскусно пробивает его платоническую броню, оставляя Генри беспомощным перед натиском нечистых помыслов. И какие только безобразные сцены не вспыхивают в его сознании подобием tableaux vivants[38]: юбка миссис Фокс зацепляется за сук дерева и тут же раздирается надвое; дегенеративный головорез нападает на миссис Фокс и, прежде чем Генри сражает его, успевает оголить ее грудь; на миссис Фокс загорается платье, и Генри приходится принимать срочные меры; миссис Фокс в сомнамбулическом сне приходит ночью в его дом, вынуждая Генри восстанавливать ее достоинство с помощью собственного ночного халата.

Стоит ему разволноваться подобным образом, как в ушах его начинают звучать нашептывания похоти. И он пристает к миссис Фокс с просьбами поподробнее рассказать о ее работе среди падших женщин, отлично сознавая при этом: помимо того, о чем ему хочется узнать, существует и то, что он хочет лишь наглядно представить.

– А как… как одеваются эти несчастные? – спросил у нее Генри в одном подобном случае; они тогда прогуливались по Сент-Джеймсскому парку.

– По последней моде, более или менее, – ответила, ничего не заподозрив, она. – Впрочем, есть и такие, кто отдает предпочтение облику более старомодному. Некоторые из тех, с кем мне приходится встречаться, еще расчесывают волосы на прямой пробор, без челки. В целом я бы сказала так: расцветки их платьев на несколько месяцев отстают от моды – хотя я вряд ли годна в арбитры по части подобных материй. А почему вы спрашиваете?

– Их наряды… Они не… не свободны?

– Свободны?

– Эти женщины, они… не выставляют свои тела напоказ?

Она примолкла, серьезно обдумывая вопрос. И наконец ответила:

– Полагаю, да, выставляют. Однако значение имеет не столько наряд, сколько то, как его носят. Платье, которое на мне может выглядеть более чем пристойным, на них обращается в наряд Иезавели. То, как они стоят, сидят, жестикулируют, ходят, может быть непристойным до крайности.

Генри задумался – как именно должна сидеть блудница, чтобы постыднейшим образом отличаться от порядочной женщины? Как должна она стоять, как двигаться? По счастью, в тот раз Генри спасли от него самого (сколь ни сомнительным было это спасение) Бодли и Эшвелл, прибежавшие к ним по парку.

Сегодня же, в это солнечное воскресное утро, среди виднеющихся повсюду красот посланной Богом весны, под тугими одеждами Генри Рэкхэма вновь учиняется некое беспорядочное брожение. Миссис Фокс совсем недавно воскликнула: «О, если б вы только знали, в состоянии какой нравственной анархии они живут!..» – и ему отчаянно хочется это узнать. Генри просит ее о подробном рассказе и таковой получает.

Пока они неторопливо шагают дальше, миссис Фокс пересказывает ему истории из жизни «Общества спасения». (Какие-либо оголенные тела, какие-либо объятия в этих историях неизменно отсутствуют, однако Генри все равно выслушивает их с пылающими ушами.) Она рассказывает об одном давнем уже случае, когда ее и других сестер из «Общества» допустили в дом греха и они увидели там девушку, которой вне всяких сомнений недолго оставалось жить на этом свете. Миссис Фокс выразила озабоченность здоровьем несчастной, и Мадам резко ответила ей, что девушка находится в хороших руках – получше любых докторских – и что, если говорить начистоту, миссис Фокс и сама-то выглядит не шибко здоровой, так не хочет ли она прилечь в одной из свободных пока комнат?

– Должна признаться, извращенность ее представлений меня попросту потрясла.

– Еще бы, – бормочет Генри. – Предложение коварное и крайне распущенное.

– Нет-нет, потрясло меня не оно, а ее неприятие Медицины! В сознании этих людей царит совершенный кавардак: Бог и доктора плохи, а проституция хороша!