Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Конфетка усаживается на скамью кованого железа – футах в двадцати от фонтана. Она исполнена гордости: стихи – ее собственное изобретение; она их придумала как мнемонический прием для Софи, которая с превеликим трудом отличала одного кровожадного интригана-короля от другого, тем более что они по большей части носили имена Вильгельм и Генрих. Маленькие стишки, пусть плохонькие, представляли собой первые литературные упражнения Конфетки – после того, как она схоронила свой роман. Ах, конечно, она понимает – жалкие это попытки, но они зажгли в ней огонек надежды на то, что она еще может стать писательницей. И почему бы не писать для детей? Начинайте с младых ногтей, и вы сформируете их души… Неужели она всерьез надеялась, что ее роман прочитают взрослые люди и, сбросив цепи предубеждений, разделят ее праведный гнев? Гнев против чего, кстати? Она с трудом припоминает…

Львиное Сердце был странником завзятым,

Он погиб от стрелы в тысяча сто девяносто девятом.

Иоанн Безземельный, надо признаться вам,

Подписал Хартию вольностей в тысяча двести шестнадцатом.

Конфетка откидывается на спинку скамьи, вытягивает ноги и шевелит пальцами в башмаках, чтобы не замерзли; мерзнут только пальцы ног, а так ей тепло. Она расслабляется, прикрывает глаза; теперь Софи, топающая мимо нее, кажется темным пятном, которое кружит вокруг фонтана…

– Хорошая девочка, – бормочет она так тихо, что Софи не разбирает. До чего же приятно слышать собственные слова – ну, пусть хоть стишки, – распеваемые другим человеком…

Генрих Третий не был ни умен, ни здоров,

Однако правил столько, что будь здоров!

Если б женился Эдуард Длинноногий,

То не убили б шотландцев многих.

– Да это же маленькая Софи Рэкхэм! – кричит незнакомый женский голос, и Конфетка встряхивается, чтобы найти его источник.

У входа в парк стоит Эммелин Фокс и машет рукой изо всех сил. Как странно видеть приличную женщину, которая так размахивает рукой! Она машет, а ее полные груди свободно колышутся под лифом, подсказывая, что корсета на ней нет. Уж на что Конфетка не эксперт в тонких вопросах респектабельности, но даже она сомневается, что все это вполне comme il faut.

– Мисс Конфетт, если не ошибаюсь? – говорит миссис Фокс, уже сокращая расстояние между ними.

– Д-да. – Конфетка поднимается со скамьи. – А вы, я полагаю, миссис Фокс.

– Именно так. Рада познакомиться.

– Я тоже рада познакомиться с вами, – откликается Конфетка тремя секундами позднее, чем надо бы.

Миссис Фокс, приблизившись на расстояние вытянутой руки, похоже, не собирается подходить ближе; если она и заметила смущение Конфетки, то виду не подает. Они кивает в сторону Софи, которая, чуть помешкав, снова марширует и поет.

– Совершенно новый подход к истории. Возможно, я бы не так ненавидела этот предмет, если бы мне дали такие стишки.

– Это я написала их для нее, – выпаливает Конфетка.

Миссис Фокс смотрит прямо в ее лицо, чуть сузив глаза, и этот взгляд нервирует Конфетт.

– Какая вы ловкая, – со странной улыбкой произносит миссис Фокс.

Конфетка чувствует струйки пота, бегущие под ее черным платьем. Что за черт, что с этой женщиной не так? Она не в себе или что-то затевает?

– Я нахожу иные из детских книг попросту убийственными, – говорит Конфетка, не понимая, как правильно выстроить разговор. – Они убивают желание учиться. Но теперь у Софи есть и хорошие книги, современные книги, приобретенные У… то есть мистером Рэкхэмом по моей просьбе. Хотя я должна сказать, – (чувство облегчения: она кое-что вспомнила), – что Софи до сих пор очень любит книгу сказок, которую ей когда-то подарил на Рождество ее дядюшка Генри, который, по-моему, был вашим близким другом.

Миссис Фокс мигает и чуть бледнеет, будто ей пощечину закатили или поцеловали.

– Да, был.