Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– Я решила принести все это, – говорит Конфетка, протягивая грязные тарелки, – чтобы вам лишний раз не подниматься наверх.

Роза не может прийти в себя от изумления – будто только что увидела блистательный кульбит совершенно голого акробата, который теперь стоит перед нею в ожидании аплодисментов.

– Премного обязана, мисс Конфетт, – говорит она, торопясь проглотить недожеванный хлеб.

– Пожалуйста, не зовите меня «мисс», – просит Конфетка, вручая посуду, – ведь мы с вами уже столько всего делали вместе, разве нет?

Конфетке хочется напомнить Розе, как на Рождество они обе по локоть перепачкались в муке, но это могло бы показаться заискиванием.

– Да, мисс Конфетт.

Хэрриет и Роза нервно обмениваются взглядами. Хэрриет вообще не знает, как ей быть, то ли стоять, чинно сложив руки поверх фартука, то ли продолжать сворачивать в трубочки бычьи языки; один уже развернулся и угрожает застыть в таком виде.

– Как вы много работаете! – замечает Конфетка, полная решимости сломить лед. – Уиль… мистер Рэкхэм, я уверена, и представить себе не может, насколько непрерывна ваша работа.

У Розы глаза лезут на лоб – припадая на больную ногу, гувернантка заходит на кухню и неловко усаживается на стул. Уж кто-кто, а Роза и Хэрриет хорошо знают, что после смерти миссис Рэкхэм, когда больше не устраиваются званые обеды, труды их далеки от «непрерывности». На самом деле если только хозяин в ближайшее время не женится, то скоро должен будет прийти к заключению, что ему не нужно столько прислуги.

– Мы не жалуемся, мисс Конфетт.

Наступает пауза. Конфетка оглядывает кухню, освещенную, как покойницкая, – резким светом. Хэрриет сложила-таки руки на фартуке, предоставив бычий язык его собственной воле. Роза опускает рукава к запястьям, губы у нее сложены в неуверенную полуулыбку. Джейни, отчищая раковину, крутит задом, и сборки ее юбки раскачиваются из стороны в сторону.

– Скажите мне, – пробует затеять разговор Конфетка, – а что у вас на ужин? И где кухарка? Вы все здесь едите, за этим столом? И вам звонят в самую неподходящую минуту!

У Розы глаза то фокусируются, то разбегаются, пока она старается проглотить полную ложку вопросов.

– Кухарка пошла наверх… а у нас на ужин студень, мисс. И осталось немного вчерашнего ростбифа. Не желаете ли кекса с изюмом, мисс Конфетт?

– О да, – говорит Конфетка, – если у вас есть.

Приносят кекс, и прислуга наблюдает, как ест гувернантка. Джейни закончила расставлять посуду по полкам и подходит к двери посмотреть, что происходит во внешнем мире.

– Привет, Джейни, – говорит Конфетка, не отрываясь от кекса, – мы ведь после Рождества не виделись, правда? Как же так: живем в одном доме, а одна его часть совсем не видит другую?

Джейни так вспыхивает, что ее щеки делаются почти такими же красными, как распаренные клешнеобразные руки. Выпучив глаза, она изображает нечто наподобие книксена, но не издает ни звука. Уже дважды попав в неприятности из-за обитателей Рэкхэмова дома, с которыми ей не следовало сближаться, – сначала с мисс Софи в тот день, когда она раскровянила себе нос, потом с бедной безумной миссис Рэкхэм, когда она влетела в посудную, предлагая помощь, – теперь она твердо решила держаться подальше от греха.

– Ну что же, – бодро говорит Конфетка, доев свой кекс под недоверчивыми и смущенными взглядами прислуги, – кажется, мне пора. Софи скоро пойдет спать. До свидания, Роза, до свидания, Хэрриет, до свидания, Джейни.

Она поднимается на ноги. Больше всего ей хотелось бы подняться в воздух, безболезненно и мгновенно, как дух, уносящийся с места своей телесной кончины; или – вариант – чтобы разверзся каменный пол кухни и ее поглотило бы милосердное небытие.

По возвращении в комнату она наконец обнаруживает письмо от Уильяма. Если можно назвать письмом записку, в которой сказано только:

Больше никаких разговоров.