Доля ангелов - Марина Юденич (2004)

Накатывает приступ клаустрофобии, самой что ни на есть натуральной. Никогда не страдал прежде. Чувствую себя законченным идиотом. Тем более люди вокруг. Близко. Глаза — можно сказать — в глаза. Понятное дело, замечают. Смотрят сочувственно, опасливо.

На душе — мерзость.

Такой выдался день.

Извелся. Достал окружающих. Измотал душу.

Заснул не сразу. Но забылся-таки.

И увидел храм. Церковь самую обычную, каких не счесть в ближайшей округе. Нашей, подмосковной.

Никакой тебе басурманщины: замков, парков, прудов, прокуренных баров — все знакомо до боли. Простите уж за банальность.

Потому, может быть, показалась церквушка известной. Вроде был в ней когда-то прежде.

А когда? Зачем? По какому поводу? Не припомню.

В чистом поле церквушка. Деревеньки — обычной, как принято — не наблюдается поблизости. Ни деревца.

Только ограда. Несерьезная, надо сказать. Одно название.

Тишина кругом. Безлюдно. Пасмурно. День, однако ж, по всему — летний. Небо хмурое, низко стелется над колокольней. Но веет теплом. Долетает откуда-то ветер, несет аромат свежей травы с горькой примесью полыни.

Определенно наши края. Ни в каких других так не пахнет.

Я иду по тропинке, что тянется к храму, убегает в сторону от дороги, узкой, разбитой, пыльной.

Поднимаюсь по истертым ступеням.

Дверь прикрыта, но легко поддается.

Внутри — полумрак, не горят даже свечи, только солнечный свет. Неяркий. Высоко, под самым куполом, узкие окошки.

Небогатое убранство. Беленые стены, образов немного, развешаны редко, многие без окладов.

Иду к алтарю. Уверенно, без опаски. Говорю же: знакомая церковь. Был не раз. Теперь — почти уверен.

Тут…

Не знаю как у кого, у меня, если случается во сне неожиданность, непременно — пугающая. Страшная. Такая, знаете, из области невозможного по определению. Запредельного.

И теперь, в храме, вижу вдруг на том месте, где положено быть алтарю, — лестницу.

Ту, из замка, будь она трижды неладна!

Неотесанную, каменную, прилепившуюся к такой же шершавой, грубой стене. Узкую, крутую — опасную. Без перил.

Те же свечи в круглых стеклянных плафонах дрожат на ступенях.

Тот же свет — мерцающий, пугливый. Стелется низко.

Замирает сердце, холодеет в груди. Знакомое уже состояние: хочется крикнуть — да не можется. Нет голоса. Пропал.

А по лестнице между тем спускается священник.

Как ни в чем не бывало. Не замечая будто бы несуразицы.

Обыкновенный с виду батюшка. Не сказать, чтоб молодой, но совсем еще не старый. Невысокий. Щуплый. С редкой несерьезной бородкой. В темной рясе. Без головного убора. Тонкие русые волосы аккуратно расчесаны на пробор. Глаза светлые. Смотрят ласково.

— Припозднились вы. Служба закончилась. Или — по делу?

Я молчу.

Собираюсь с мыслями. Хочу говорить со святым отцом. Только с чего начать? Спросить, к примеру, почему лестница в храме?

Глупо. Он по ней шагает спокойно, будто так и надо. Может, и в самом деле надо? Хорош я тогда со своими вопросами.

А не спрашивать, тогда — что?

Зачем, собственно, явился?

Ясно же как Божий день, коль уж скоро и здесь Лестница — дело-то в ней!

Выходит, нужно спросить?

Открываю было рот. И не нахожу слов. Шевелю беззвучно губами.

— Случилось что у вас?

— Лестница… вот, — только и смог выговорить. И то — с трудом. Но он понял.

— Вот оно что! Видите, стало быть, лестницу?

— А ее что же, на самом деле нет?

— Есть, отчего же. Только видит не всякий.

— Почему?