Доля ангелов - Марина Юденич (2004)

Дальнейшее — провалилось в памяти. Ухнуло безвозвратно.

Остается только предполагать.

Предполагаю.

Мчалась по дому, не разбирая дороги. Зажигала — привычно — все, что попалось под руку. Светильники, люстру, бра. Не люблю блуждать в потемках. Не боюсь темноты, но в полумраке скучаю. Тоска караулит впотьмах. Проверено многократно. Ненужные мысли всплывают в сознании.

Добралась до спальни, сбросила туфли. Как была — в костюме — рухнула на кровать.

Развязала тесемки. Распахнула папку.

Время остановилось.

Теперь вот оказывается — наступило утро.

Глаза устали, но в целом состояние бодрое. С некоторым даже перебором. Вздернутое, я бы сказала, состояние. И какое-то… целеустремленное. Хочется немедленно идти, ехать, звонить. Собирать информацию, анализировать. Все немедленно с кем-то обсуждать.

Правильное, возможно, стремление.

Однако ж — очевидно преждевременное. Скоропалительное. Исключительно эмоциональное.

Надо ли говорить, информация, хлынувшая со страниц Тошиной рукописи, обескуражила. Изумила. Потрясла.

Никакая это, впрочем, была не информация, скорее уж — поток сознания. Чужого, сумеречного по определению. Вдобавок, очевидно, нездорового.

Суть, однако ж, не в этом.

Суть — в смятении. Которое, как выяснилось, захлестнуло его перед смертью. А теперь — рикошетом — добралось до меня.

Следовало, конечно же, во всем разобраться. Осознать и осмыслить.

Если это вообще подлежит осмыслению.

Встаю наконец. Ноют мышцы, узкая юбка больно впивается в тело, даже тонкие колготки раздражают кожу. Противное, что ни говори, занятие — валяться в одежде. Ночь напролет. Практически не меняя позы.

Каково, интересно, сыщикам в засаде? Неважно, полагаю.

При чем здесь сыщики?

Странные мысли болтаются в голове. Отвлекаюсь, похоже, бессознательно от того, что надлежит переосмыслить.

Раннее утро. Солнце только взошло. Косые лучи — немой упрек нерадивым горничным — пронизывают дом. В потоках ласкового солнца клубится пыль, которой быть бы не должно. По идее.

Но все равно — хорошо.

Утро прозрачное, свежее, нарядное. А главное — раннее. Тихо в доме. Пусто. Горничные, охрана, другие полезные люди появятся часа через два. Время есть.

В принципе, я могу отстраниться от окружающих, отгородиться невидимой, но прочной стеной наподобие магического круга, меловой — как в детстве — черты, за которую чужим хода нет. Могу читать и думать в толпе, не отвлекаясь на внешние моменты. Могу говорить с одним в окружении многих и слышать только собеседника.

А вот молиться в многолюдье не могу. Потому, наверное, что слова, обращенные к Богу — пусть и мысленно, — предполагают совершенно иное. Абсолютную, что ли, осознанную откровенность. Такую — чтобы душу наизнанку, кожу с себя — долой. Самое страшное, самое стыдное из темных, потаенных закоулков души — до последней капли.

Иначе — не вижу смысла.

В толпе, в народе не получается. Нужна тишина настоящая. Чтобы не только тело — душа признала: тихо вокруг. Помолчала, прислушалась, убедилась окончательно — так и есть: ничто не отвлекает. Собралась с силами.

Речь сейчас, разумеется, не о молитве. Хотя — как посмотреть.

Но — так или иначе — тишина нужна.

К счастью, все сложилось.

Душ, халат, кофе — на одном дыхании.

Потом — с дымящейся чашкой — в кабинет, в вольтеровское старое кресло — маленькую крепость, героически отвоевавшую у вселенной крохотное пространство. Удобное, уютное, хорошо защищенное.

Папку — на колени. Плечи вперед, вниз, подбородок — к груди, каналы восприятия отключены, сознание напряжено до предела — думать!

Первое. Нет никаких сомнений: это писал Антон. Из чего вытекает масса всяких «ахов» и «охов».

Выходит, к примеру, он знал обо всем. О моем, так сказать, преступном намерении. Желании — говоря языком человеческим — избавиться от его персоны. Заодно уж избавить мир.