Кто в спальне король? - Елена Щербиновская (2005)

Я рассмеялась.

— Так вот почему ты меня увел с выставки! Ты ему завидовал? Я-то думала, тебе вообще на все наплевать, а уж на мое мнение о чужих картинах — и подавно!

— Ну, не скажи, — Алан разлил в бокалы остатки шампанского. — Твое мнение мне совсем не безразлично. Я очень рад, на самом деле рад, что Арсений тебе понравился. Насчет ревности — это шутка, не принимай всерьез. Но, пойми, мы очень разные. Он — не от мира сего, он витает в вечности, ищет бога, верит в потустороннюю жизнь. А я иду по земле и смотрю вперед. Я живу не вечностью, а сегодняшним и завтрашним днем. Я пытаюсь бороться и хочу хоть немного опередить свое время. Я уверен, мы не найдем никакой гармонии с космосом, пока не решим наши, земные проблемы! Для меня в этом смысл существования художника!

Он встал, прошел по комнате, отдернул занавеску из выцветшего гобелена, за которой оказалась невзрачная узкая дверь.

— Иди сюда! — позвал Алан.

Я вскочила, подбежала к нему. Он толкнул дверцу и включил яркий свет в небольшой комнате без окон, которая была за ней. Свет меня ослепил. Я зажмурилась.

— Смотри! — требовательно произнес Алан.

Я открыла глаза. Прямо передо мной на большом подрамнике было что-то накрыто куском ткани. Алан задвинул подрамник в угол.

— Это — потом, в конце, — прошептал он.

Все стены были увешаны большими картинами без рам. Картины стояли и на полу, прикрывая одна другую. Я взглянула и замерла. Вокруг меня вырастал удивительный город будущего. Легкие, высокие здания самых невероятных форм казались космическими кораблями или сооружениями инопланетян. Четкие линии, жесткие и в то же время изящные конструкции, прозрачные переходы, сплетенные из стекла и металла, возвышались над густыми рощами, пронизанными солнечными лучами, и устремлялись в самое небо. От всего этого захватывало дух.

— Это мои проекты, — сказал Алан. — Пусть хотя бы на досках останутся!

Тут же, вперемешку с проектами, висели и стояли картины. В основном это были мрачные пейзажи, написанные мощными мазками, на которых жутковато выглядел современный город: дома в нем напоминали мусорные контейнеры, деревья — проволочные каркасы, а люди в лохмотьях бесцельно брели по грязной улице вместе с бездомными собаками. На одной из картин красный лозунг «Да здравствует коммунизм!» словно оплывал каплями крови. Они падали на головы и под ноги голодной, серой толпе. От картин веяло пронизывающим ужасом.

— В таком мире мы живем, — сказал Алан. — Нас пытаются раздавить. Но я не хочу сдаваться! Я хочу этот мир изменить. Хочу, чтобы в нем жили вот такие люди!

Он вытащил еще несколько работ. Это были портреты — удивительно красивые портреты красивых людей. Одухотворенные лица с живым и радостным блеском в глазах. И среди этих картин был замечательный портрет Тамары. Меня что-то ревниво кольнуло, возникла тревожная мысль — а вдруг он был женат на Тамаре?

— Ты не думай, — сказал Алан, неожиданно смутившись. — Между нами ничего нет. Просто я люблю красивые лица. — Он немного помолчал, повернулся ко мне: — Знаешь, а недавно я вдруг понял… — задумался и снова замолчал.

— Что ты же понял? — с волнением спросила я.

— Я понял, что самое красивое лицо у тебя.

Я вспыхнула, опустила глаза. Алан развернул задвинутый в угол подрамник, снял с него наброшенный холст.

— Смотри! — возбужденно произнес он. — Правда, я еще не закончил, но осталось совсем чуть-чуть…

Я подняла глаза. На меня смотрело тонкое, почти неземное лицо, которое чертами было очень похоже на мое. Это было невероятно — Алан написал мой портрет! Наверное, я была не такая на самом деле — не такая красивая, утонченная, но сходство при всем при том было невероятное.