Хадижа хитро улыбнулась, в танце приближаясь к мужу, и удержала пленительный зрительный контакт. Она встала перед Зейном, практически вплотную, продолжая быстро трясти бедрами, что казалось все тело вибрирует в ответ этим взмахам. Она изгибалась с плавным изяществом, но, стоило Зейну попытаться дотронуться до девушки, то отступала назад, продолжая эту иезуитскую пытку. Огонь в темных глазах мужа разгорался все сильнее, ладони комкали простынь, словно в попытках удержать себя на месте.

Воздух в комнате, казалось, стал более тяжелым, вязким, тягучим, что становилось тяжело дышать. Игра в соблазнение стала серьезной. Хадижа ощущала, как все в ней звенит в ожидании прикосновений, ласк и его страстных поцелуев. Во рту пересохло, и она машинально облизала губы. Кожа же стала настолько чувствительной, что малейшее дуновение ветерка отзывалось толпой колких мурашек. Возбуждение было пыткой уже для них обоих.

Хадижа упрямо мотнула головой, сдавать первой она не собиралась. Одним прыжком запрыгнув на постель, она продолжала танец, наслаждаясь огнем желания в глазах супруга, и как он осторожно, едва прикасаясь, начал ласкать ее голени от стопы вверх.

Хадижа выгнулась назад, так что кончики распущенных волос коснулись холодной простыни. Ладони Зейна скользнули выше, мужчина сам приподнялся, и его пальцы сжали бедра девушки, потянув ее вниз. Она не стала противится, опускаясь на колени мужа. Ладони Зейна перешли на поясницу, вверх, по позвоночнику, и, дойдя до застёжки лифа, тот соскользнули вниз, оголяя грудь.

— Ты само совершенство, — прошептал Зейн, обрисовывая ореол соска пальцами, руки прошлись к животу, обводя чувственную зону пупка, заставляя Хадижу вздрогнуть и застонать сдавленно. — Никто никогда мне не будет нужен. Ты мой свет.

Грудь, ключицы, шея — пальцы Зейна были везде. Она хотела большего. Она его хотела.

Пульс стучал в висках, дыхание становилось рваным, пальцы, до побелевших суставов, впились в его широкие плечи. Зейн же медлил, наслаждаясь прикосновениями, нежностью ее кожи, лихорадочным румянцем на щеках. Он специально не касался самых чувствительных мест, заставляя нетерпеливо ерзать, хотя собственное возбуждение, казалось, давно переросло всякий пик.

— Любимый, пожалуйста, — простонала Хадижа, приблизившись лицом к его лицу, за секунду до того, как Зейн захватил ее губы страстным, пленительным поцелуем.

В тот же миг мир перевернулся: Хадижа теперь оказалась опрокинута на постель, а Зейн навис сверху. Нижняя часть костюма была отброшена, как и вся остальная, сейчас не нужная одежда.

Ощущение абсолютного единения поднимало их над землёй, давало шанс коснуться неба, космоса и вечности.

— Я люблю тебя, — тихо, одними губами шептала Хадижа между стонами, что вырывались из ее груди неподконтрольно и первобытно, а Зейн ловил их поцелуями, не желая выпускать её, хрупкую, дрожащую, грешную, из своих крепких объятий.

Луна уже освещала улицы города. Хадижа стояла у окна, смотря на раскинувшийся перед ней город. Она была так счастлива, что, проснувшись посреди ночи, так и смогла уснуть. Рассматривая спящего Зейна, она снова пожалела об отсутствие под рукой альбома, хоть для рисования и было сейчас слишком темно. Она дождётся рассвета — время будет и есть. Пережив все это, потеряв и вновь обретя себя, обретя любовь и мир в своем сердце, Хадижа все еще не могла до конца поверить в своё собственное сегодня, вчера и завтра; часто ее охватывал иррациональный страх от которой она страдала на улицах Бордо, бегая с Жаком по крышам. Помнить боль не хотелось.

«Все мы в руках Аллаха», — вспомнила она слова дяди Али. — «Ведь для того и создал Аллах человека, чтобы он был счастлив».

И она будет счастлива. Её ждало счастливое сегодня и счастливое завтра, рядом с друзьями, семьей и любимым мужчиной, встретившимся ей по иронии непокорной судьбы.

— Мактуб, — прошептала она, и пустыня откликнулась в эхо.

Эпилог