– То есть тебе все равно, что я сделаю дальше?

– А что, собственно, такого ты можешь сделать? – усмехнулась я. – Не покончишь же с собой после того, как тебе отказала тысяча шестьсот пятьдесят восьмая партнерша по сексу!

– Надя! – крикнул он, но я не смотрела на его лицо («Бабникам – наше твердое женское НЕТ!»). – Неужели ты совсем… ну… нисколечко меня не любишь?

– Мы с тобой, Воронцов, занимались голым неподсахаренным сексом, а никакой любви, как ты знаешь, в природе не существует вовсе.

– Ясно, – шершавым голосом ответил мне Горыныч.

Я все-таки подняла на него глаза. Лицо его было… нет, не серым… Скорее землистым. Глаза как-то сразу ввалились, но даже в этот момент я еще не понимала, что происходит. Мне казалось, что великий бабник просто не может перенести унижения от того, что запланированная на вечер женщина ему вдруг отказывает. Я испытывала чувство законной гордости от своей невероятной стойкости, и Воронцов молча вышел из моей квартиры.

После его ухода стойкости мне хватило не более чем на три минуты. По истечении этого незначительного срока я опустилась прямо на пол в прихожей и самым жалким образом расплакалась. Я навсегда выставила из квартиры мужчину, которого любила. Когда и как меня угораздило его полюбить, не знаю. Но именно из-за этой любви, которая жгла мне душу, я никогда не смогла бы делить Егора с другими женщинами. Лучше безжалостно вырвать эту любовь из сердца с корнем, чем потом каждый раз, с каждой его изменой, истекать кровью. Нарыдавшись вволю и нажалевшись себя, я утвердилась в мысли, что все сделала правильно.

Мой следующий рабочий день начался как обычно. Никто меня не спрашивал ни про какую консультацию. Видимо, руководители агентств действительно побаиваются женских консультаций.

Ирма, поглядывая на меня, смущенно улыбалась. В ответ я старалась ей улыбаться как можно ободряюще: мол, не робей, все идет как надо! Но ей явно хотелось со мной поговорить. Дождавшись обеденного перерыва, я пригласила ее в кафешку напротив агентства, и она с радостью согласилась перекусить вместе со мной.

Анжелка бросила на нас с Ирмой ревнивый взгляд, но оторваться от своих счетов, видимо, не имела никакой возможности.

– Надя… я даже не знаю, как тебя благодарить… – начала Ирма, когда мы уселись за не слишком чистым столиком кафе.

– Ну, о чем ты говоришь… – засмущалась я. – Сама не знаю, как меня понесло. Честно говоря, думала, что Шаманаев меня уволит, а он…

– А он, Надя, в тот же день приехал ко мне домой с шампанским, розами и драгоценностями… как будто они мне нужны… И, ты не поверишь, торжественно просил моей руки…

– Ну, почему же не поверю?

– Официально ведь я замужем! – перебила меня Ирма. – Мне же нельзя! Но он сказал, что сам поедет в Кутаиси. Разгребет немножко дела фирмы – и поедет! Веришь?

Вообще-то мне казалось, что Лешка будет стараться грести эти дела как можно дольше, потому что совершенно неизвестно, на что там нарвешься, в этом Кутаиси. Возможно, что у него даже лопата для разгребания дел сломается и ее придется очень долго чинить, только бы не ехать в солнечную Грузию, из которой можно и не вернуться, случайно напоровшись на острый кинжал оскорбленного в лучших чувствах джигита.

Сказать этого я Ирме не могла. У нее были слишком влажные глаза. Заметьте, я не говорю – счастливые. Счастливой она была только в момент «помолвки», когда мы шепотом кричали «горько». Сейчас радость уже покинула ее лицо. Я решилась спросить:

– Лешка и Ревазом займется?

Ирму тряхнуло, будто она напоролась на мой вопрос, как на острый штырь. Мне даже показалось, что ее шарфик не был красным раньше сам по себе, а будто бы только сейчас окрасился Ирминой кровью от моего жесткого вопроса.

– Я тебе уже говорила, что сына мне не получить, – еле слышно ответила она. – Хорошо, если Алексей сможет договориться с Шота о разводе.