Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова (2005)

И в отчаянии и гневе принялась трясти его за плечи. Машина круто вильнула, едва не врезавшись в столб. Но, казалось, водитель не придал этому инциденту никакого значения. Все внимание Трояновского было поглощено снимками.

— Откуда у тебя эти фотографии? — спросил он.

Лицо Марины исказилось страхом от того, что она увидела во взгляде его прозрачных глаз.

* * *

Старинный секретер с причудливыми бронзовыми ручками был завален кипами снимков, сделанных наконец Константином в Музейном переулке. Снимки эти давали полное представление об интерьере квартиры; дотошный фотограф не обошел вниманием ни одну мелочь, ни одну деталь, и теперь одноглазый внимательно изучал их в поисках неведомо чего.

Английский бульдог с умными карими глазами внимательно слушал монолог хозяина, развалившись у самых его ног.

— Хитра, ох, хитра же была покойная, — бормотал Влад, разглядывая в лупу угол комнаты Аркадия Аполлинариевича. — Но и на старуху бывает проруха. Где? Где это может быть?! Она ясно говорила, что в ее любимом уголке. Черта с два догадаешься. Она, видишь ли, весь дом любила и поддерживала порядок даже в чужих комнатах. Упрямая была старуха и властная.

В ярости он стукнул кулаком по столу. Какие-то фотографии смялись, другие веером разлетелись по полу. Выскочил из соседней комнаты перепуганный помощник и принялся их собирать. Собрав же, попытался всунуть Владу в руки, но тот отмахнулся от него как от назойливой мухи и скрылся за дверями.

Когда хозяин вышел, помощник вернулся в гостиную, к своему напарнику. То был Вадим, как раз вернувшийся из города в дурном настроении: что-то у него там не вышло из того, что он планировал.

Из всех людей, живущих в доме, Вадим Григорьевич любил разговаривать только с двумя — с самим Владом, когда тот бывал в хорошем расположении духа и был не прочь побеседовать за бокалом коньяка, и со своим напарником, Валерием.

Валерий проработал на хозяина значительно дольше, чем Вадим, нанявшийся к безумно богатому и прихотливому старику по той только причине, что родное ведомство не могло обеспечить ему, неплохому специалисту, нормальную жизнь. А Влад мог. Причем обеспечить не просто сегодняшний день, но еще и безбедную старость. До старости оставалось не так уж много времени — Вадим уже обнаружил, как беспощадно быстро летит время. Семьи у него не было, да он и не стремился никогда ее заводить; родители уже давно умерли. И временами его охватывала паника — вот еще десять, ну пятнадцать лет, а дальше что? Нищета и болезни?

Когда старый университетский приятель отыскал его и предложил непыльную работенку у вернувшегося умирать на родину эмигранта, который хотел завершить здесь какие-то давние, «доисторические», как выразился Валерий, дела, Вадим Григорьевич не колебался ни минуты. Точнее, все колебания исчезли, когда ему озвучили сумму вознаграждения. Настораживало, правда, слегка, что Валерка, бесшабашный, не слишком деликатный, толстокожий, как носорог, Валерка даже в отсутствие работодателя говорил о нем почтительно, понижая голос и все норовя раскланяться с невидимым шефом — как японский болванчик. Но эмигрант был глубокий старик, «ровесник века», аристократ, подданный Бельгии, а не душегуб какой-нибудь. И служба у него не слишком, может, почетная — на одной чаше весов безоговорочно перевесила прозябание в пыльной конторе за жалкие копейки и полное отсутствие перспектив на будущее — на другой.