Красные листья - Полина Саймонс (1999)

— Будем беседовать здесь или вернемся в полицейское управление? Как вы предпочитаете?

Поскольку Альберт молчал, Спенсер спросил снова:

— Так как же?

— О чем вы хотите говорить? — спросил Альберт. Он стоял, обволакивая своей теплой улыбкой, засунув руку во внутренний карман кожаной куртки. Его черные глаза сияли. А на улице Аристотель, не обращая внимания на холод, пытался прорыть туннель под широким дубом.

— Расскажите мне о Кристине.

— Что о ней рассказать?

В домике было так мило, что Спенсеру хотелось затопить камин, расслабиться в этом глубоком кресле и забыть о погибшей.

— Скажите, — произнес Спенсер, — вы ее любили?

Альберт некоторое время смотрел на него, а затем произнес, причем без тени волнения:

— О чем вы говорите?

— Вот вы спрашивали, о чем мы будем говорить, — сказал Спенсер. — Отвечаю: о вас и о ней. Правда, вам следовало рассказать об этом раньше, еще, когда мы беседовали в прошлый раз.

— Мне нечего рассказывать, — сказал Альберт, глядя прямо в глаза Спенсеру. — Ни тогда, ни сейчас.

— Альберт, ну зачем вы так? Когда она была жива, вы всячески отрицали какую-либо связь с ней. Ну это еще как-то понять можно. Но зачем отрицать, когда ее уже нет? Будьте мужчиной. Она умерла. И она так вас любила! Почему вы лжете?

— Я не лгу, — ответил Альберт чуть тише и опустил голову.

— О, пожалуйста, не надо. — Спенсер недоверчиво покачал головой. — Понимаете, все вы, ее друзья, выглядите довольно неприглядно. И вы, и Джим, и Конни, ваш друг Френки — его настолько это все ужаснуло, что он исчез.

Альберт вдруг поднялся и начал следить за Аристотелем, который бегал по участку.

Наконец он повернулся и с видимым усилием проговорил:

— Я не стал рассказывать вам тогда, потому что…

— Да?

— Потому что, — закончил Альберт, — это была ужасная ситуация. Мой рассказ ничего бы вам не прибавил, а только вызвал бы ненужные осложнения.

— Позвольте не согласиться.

— Нет, именно так. Я имею в виду, что Кристина погибла, но Конни жива и Джим тоже.

— И вы… Вы тоже живы.

— О, вы так думаете? — произнес Альберт срывающимся голосом, поднимая со дна души Спенсера волну скорби. — И что же вы видите во мне живого?

Спенсер задумался: «Альберт дышит — значит, еще жив. Альберт не голый, он не лежит под снегом, близкие друзья не оставили его там лежать целых девять дней. А она была красивая девушка, популярная в Лиге плюща, а когда умерла, оказалась никому не нужной». У Спенсера защипало глаза. От несправедливости. А может быть, просто от недосыпа.

— И не надо мне напоминать о справедливости, — вдруг сказал Альберт, как будто прочитав его мысли. — Каждый прожитый день для меня — пытка.

— Неужели пытка? — зло осведомился Спенсер. Лицо Альберта стало серым.

— Именно пытка, — прошептал он. Дрожащими руками он попытался взять в рот сигарету. — Мы были обречены, — продолжил он, затягиваясь «Мальборо». — Наша любовь была обречена. — Он посмотрел на Спенсера. — Я был не в силах отказаться от нее, когда она была жива, и уж подавно не откажусь после ее смерти. Мне только не хочется делать больно Конни, мне не хочется ранить Джима.

Спенсер принял позу, как если бы собирался встать и встряхнуть Альберта за плечи, но потом расслабился.

— Альберт! Конни уже знает правду. И Джим знает. Даже я знаю. И, насколько мне известно о вас…

— А вот этого не надо, потому что меня вы совсем не знаете, — прервал его Альберт.

— Нет надо, потому что я знаю вас много лучше, чем вы думаете.

— Вряд ли, детектив.

— Вы ездили с Кристиной в Эдинбург?

— Совсем не в том смысле, — проговорил Альберт, выпуская сигаретный дым себе на руки. — Вернее, да, мы ездили в Эдинбург. Мы оба специализировались по философии и ездили по программе обмена.

— Понятно. Эдинбург много значил для Кристины.

— Да.