Красные листья - Полина Саймонс (1999)

Он ничего такого не помнил. Для него они всегда были одинаковыми, и к тому же он находился в слишком юном возрасте, чтобы заметить, как они вели себя с другими. Сестры в какой-то мере заменяли в детстве Спенсеру мать. Когда он родился, то Кэтлин, старшему ребенку в семье, было уже двадцать, Морин, четвертой по счету, — четырнадцать, а Сайнид — тринадцать. К тому времени, когда он стал достаточно взрослым, чтобы кое-что понимать, они уже давно не только выросли, но расцвели и вышли замуж. Кэтлин вообще родила Харри за два года до рождения дяди, то есть его, Спенсера. Он доводился Харри дядей. Ему сейчас тридцать два, и он зовет его «мой младший дядя Спенсер».

— Я полагаю, что да, — ответил Спенсер. — Мне кажется, они менялись с возрастом.

— Да, это верно, — резко проговорила Кэтрин. — Я уверена, что ваша мама ни о чем таком не думала.

— Не сомневаюсь, что так оно и было, — сказал Спенсер.

— Вот и я тоже. Кристина и Натан возвратились из Нью-Хэмпшира, начались занятия в школе, все было в порядке. Я продолжала заниматься своими делами. Тогда в Гринвиче перед Благодарением и Рождеством было много благотворительных мероприятий.

— И что потом?

— Потом? Потом ничего. Как-то в октябре восемьдесят восьмого года я занималась в своей большой гостиной чем-то, сидя на новом диване, и тут приходит муж — это было в четверг поздно вечером, он только возвратился с делового ужина, — так вот, он входит в говорит: «Мне нужно поговорить с тобой. Это насчет Кристины».

Я рассеянно поднимаю глаза и говорю: «Конечно. Но в чем дело?» Я как раз не то заклеивала конверты с письмами, не то разбирала почту. Джон сказал, что люди говорят насчет Кристины ужасные вещи, невероятно ужасные, что он так был взбешен сегодня утром, что даже ударил своего брата Джеффа. Джефф, по-видимому, пустил какой-то слух.

Только теперь я внимательно на него посмотрела. Отодвинула в сторону свою почту и посмотрела на Джона. Если он сказал, что ударил своего брата, это должно быть очень серьезно. По-моему, за всю свою жизнь Джон не ударил ни одного человека. Вот так.

Джон сказал, что по нашей Норт-стрит ходят злобные слухи. Люди говорят — это что-то ужасное, — что Кристина беременна.

Я засмеялась. Это была моя первая реакция. Я просто засмеялась. «Не будь смешным, — сказала я. — Я тебя не прерывала, теперь дай мне тоже высказаться. Не будь смешным. У нее никогда не было парня». А он только посмотрел на меня — так тяжело, что мне даже стало страшно. Очень страшно. Я замотала головой и засмеялась снова. «Что на тебя нашло, Джон? — сказала я. — Брось ты все это. О чем ты таком говоришь? — Наверное, я даже вскрикнула в этот момент. — Этого не может быть, и ты это знаешь».

«Позови ее, — сказал он. — Позови ее, пусть она спустится вниз». Было уже поздно, но я ее позвала. Я слышала, как она медленно спускается вниз по лестнице, а затем подошла и встала перед нами в своей белой рубашке и тапочках, такая усталая и красивая. «Крисси, папа чуть не свел твою маму с ума, — сказала я. — Посмотри, как поздно, и мы вынуждены были поднять тебя с постели». Она спросила, в чем дело, и я почувствовала себя лучше, но это длилось не больше минуты, пока я не сказала: «Папа слышал о том, что по городу гуляет какая-то чудовищная ложь, которую я даже не могу тебе сейчас повторить. Папа — твой отец — и я, мы хотим знать…» Я не могла продолжать. В этот момент я вся задрожала. Это все было так абсурдно. Я снова засмеялась, а затем Джон поднялся с дивана и спросил нашу дочь: «Кристина, говорят… Кое-кто сказал мне, что ты беременна. Это правда?» — Кэтрин наклонила голову, как если бы эти прошедшие пять лет и слепота не могли смягчить ее обнаженное унижение, которое она тогда испытала. — И она ответила: «Да».